Стороны света. Ирина Машинская

словно обрывается, чтобы уже больше не появляться. Риторический вопрос «чьё дыханье пришло ласкать меня?») звучит (не звучит! не раздаётся! приходит, является) в полной тишине. Ласточки чертят знаки, начертание знаков – вот выражение немоты! И тени на обоях, начавшие плясать вместе со звуками органа, теперь пляшут беззвучно. И кто-то стоит в дверях и смотрит. И совершенно непонятно в концовке, чей это горячий лоб клонится к белым звёздам. Такое ощущение, что субъект стихотворения смотрит сам на себя. И крутится плёнка.

      В покинутой комнате

      Цветники живых видений

      Льёт и льёт орган в окно.

      На обоях пляшут тени,

      Сумасшедшее рядно.

      Куст, охваченный пожаром.

      Комариных стаи туч.

      Звон косы – в сверканье яром,

      И поёт старинный ключ.

      Кто в лицо мне дышит нежно?

      Нечет ласточек и чёт.

      Золотой страной безбрежно

      И бесшумно лес течёт.

      В цветниках – огонь видений,

      Сумасшедшее рядно —

      На обоях жёлтых тени.

      Кто там в дверь глядит, в окно?

      Ладан пахнет грушей вялой,

      Ночь на стёклах – тёмный гроб.

      К белым звёздам запоздало

      Клонится горячий лоб.

      Двенадцатое стихотворение сборника 1913 г. – первое, написанное без рифм и нерегулярным метром. Это позволяет Траклю добиться множества новых эффектов; к примеру, сочетания длинных и коротких строчек ведёт к возникновению пустот (пауз), не менее важных, чем звучание стиха. (Одним из первых обратил внимание на этот приём у Тракля – Рильке).

      Элис – помимо всего множества гипотез, опубликованных во множестве – для меня просто синкретический образ (один из многих у Тракля), вбирающий в себя (как и Helian в дальнейшем – от Helianthus, подсолнечник) – солнце (пора закатиться), «солнечного отрока»= сестру (так он называет её в другом стихотворении), подсолнечник (из того же Ван-Гога), странствующую душу, и объект перверсии, который он рассматривает «по ту сторону», в траклевском зазеркалье – там, где жизнь продолжается после смерти.

      Самое мощное воздействие оказывает здесь на меня грандиозная картина, когда антропоморфизированное (закатившееся, умершее) солнце «тихими шагами» входит в ночь, а всё, что следует за этим, – невероятная живопись словами.

      Мальчику Элису

      Элис, в чёрном лесу тебя уже кличет дрозд —

      Это значит, пора закатиться.

      Синий холод ключа, бьющего из скалы, пьют твои губы.

      Бог с ним, пусть бы чело твоё кровоточило

      Соком древних легенд,

      Тёмным смыслом в полете птиц.

      Но так мягко ты входишь в ночь,

      Что она распустилась багровыми гроздьями.

      А движения рук твоих даже прекраснее в синеве.

      И терновник шумит —

      Ветер занёс туда лунные очи.

      Как давно уже умер ты, Элис!

      Плоть твоя – гиацинт, и в него

      Погружает монах восковые пальцы.

      Наше молчанье похоже