Золотой век (сборник). Василий Иванович Аксёнов

и с открытыми даже глазами. Снится одно и то же: амбар наш возле дома, и я там, разгребая какое-то барахло, что-то испуганно ищу, дверь открывается – и мать в проёме – за нею солнце-мать не разглядеть… Просыпаюсь – не сразу, но осознаю, где нахожусь, – тут же становится хреново, стискивает сердце. А когда тихо – не уснуть…

      Опять, под грохот, засыпаю. Вижу сон: прилетает моя душа домой, смотрит, как мать моя сидит за прялкой, и она, душа моя, начинает ссучиваться вместе с нитью на веретено – больно, больно, безысходно. Душа, во сне, когда летит, похожа на сороку. А когда ссучивается – на скрученную в жгут простынь. Во сне. Не знаю, как на самом деле. Но то, что есть она, душа, спросонок верится… Ну не одно же только тело… Чего б ему тогда бояться? Мучиться – ладно. Но бояться?..

      Во время тишины – шлепки отдельные: снайпер этажом, двумя ли выше. Работает. Наш или не наш?.. А если лупанёт кто по нему? А если там боезапас – это ж как раз вроде над нами.

      Серёга не спит.

      – Сейчас укольчик-промедольчик бы, – говорит он. И говорит мне:

      – Ваня, нащупай там, возле себя, хабарик… Тут, рядом, все уж искурил, – и спрашивает: – А ты что, девственник табачный, и никогда, что ли, не пробовал?

      – Нет, почему, – говорю. – Пробовал. В детстве. Пыхал только, не взатяжку.

      – Ага, – встревает Васька. – Конский щавель и крапиву.

      – Молодец, – говорит Серёга. – И не кури – вредно.

      – Пошёл ты…

      Смеётся.

      Ваське не сидится – шило в одном месте, и всегда так, помню, с ним было – тянет, слышно, из-под завала в двери полу бушлата.

      – Карман, – говорит.

      Скрипнул кремнем зажигалки. Вспыхнул огонёк – лицо его, Васьки, видно: разглядывает что-то. И говорит, читая по слогам:

      – Фе-но-бар-бутал… О, ёлки-палки.

      Погасил зажигалку. Шагает Васька – ходит всегда шумно – как ёжик. К Серёге подступил, подал ему таблетки, наклонившись.

      – Спасибо, – говорит Серёга.

      – Не все сразу, – говорит Васька. – Аптеки рядом нет.

      – Не заботься, милый.

      – Хочешь, – говорит Васька, – прикладом получить по морде?.. Тогда ещё и челюсть надо будет склеивать.

      – Всё бы прикладом и по морде, – смеётся Серёга. – Нет, доброе что-нибудь…

      – Сказано – сделано… Получишь. Ты «милый» взводному скажи.

      Считаю про себя в услышанной очереди выпущенные пули – ушли куда-то… до кого-то.

      Холодно – как собаке – был бы один, так и повыл бы. Сдерживаюсь как-то. Но зуб на зуб не сходится.

      Напротив в доме стрелок с пулемётом Калашникова и гранатомётчик. Молотит. Представляю его – сидит, бородатый… или – мальчишка.

      Сижу и я. Только не у окна. Возле шкафа.

      Работает кто-то по окнам в нашем доме трассерами, и у нас светло становится.

      Визжат рикошеты – с души от них воротит.

      Залетела и к нам шальная пуля, раза два, облетая комнату, задела что-то и успокоилась… подозрительно мягко.

      – Э-э? – говорю я.

      – Э-э, – говорит Серёга.

      – Васька? –