Казачьи повести (сборник). Федор Крюков

удачи. Поначалу ему было страшновато и как будто стеснительно, а вышло ничего себе, гладко, хорошо.

      – Не так как-то у нас, – сказал Терпуг. – Я думал, ты по-настоящему сделаешь… Все ждал… А ты кашемир, платки… На кой черт они?

      – Нет, ничего. Лучше бы денег, конечно, да шут его знает, игде оне у него? В курене небось?

      – А из-за этого пачкаться не стоило.

      – Да ты погоди! Это – пример. Вот к Дуванову зайдем. У этого касция всегда при нем, я знаю. А Рванкин – хитрый черт, в лавке денег не держит. Пойдем к Дуванову! Выну ножик – на стол деньги! Руки кверху! По доброй совести… А не даст по доброй совести, возьмем сами…

      Терпуг молчал. Похоже было, что упал уже духом. Но когда подошли к бакалейной лавке Дуванова, он сказал Копылову:

      – Только не тяни ты эту канитель… Враз, не копаться!.. Дуванов читал «Биржевые ведомости». Он не сразу оторвался от газеты и взглянул на посетителей равнодушно, молчаливо-вопрошающим взглядом. Прежде он держал кабак, и в нем выработалась привычка к флегматически-презрительному взгляду на большую часть человечества. С покупателями он не терял лишних слов, цены назначал решительные, товар у него был такого свойства, что выхвалять его не было особой надобности. И торговаться не любил.

      Копылов вошел с видом решительным, резко стуча сапогами. Сердце забилось у Терпуга. Вот он сейчас крикнет:

      – Руки вверх!

      И тогда этот читатель газеты присядет на корточки от страха. А они заберут кассу и уйдут, приказавши ему не двигаться с места в течение десяти минут.

      Копылов строго кашлянул. Готовился крикнуть: руки вверх! Но вместо этого не совсем уверенно сказал:

      – Дай-ка нам… розового масла…

      – Не имею такого, – равнодушно ответил Дуванов.

      – Ну, какое имеешь… Духовитого, словом сказать!

      – Есть репейное. На разные цены: в пятнадцать, в четвертак… есть за сорок…

      – Давай за сорок!

      Дуванов не спеша поднялся с табурета, подошел к полкам и выбрал один из розовых флаконов. Копылов взял его в руки, нерешительно повертел. Потом коротким ударом о стойку отбил горлышко. С некоторым недоумением, но молча и выжидательно Дуванов глядел, как он налил масла на ладонь, помазал голову, усы и молча передал флакон Терпугу. Терпуг поднес флакон к носу, понюхал, потом поставил на полок и сказал грустным голосом:

      – Пахучая вещь!

      – Мажь голову! – наставительно сказал Копылов. Но Терпуг не обратил внимания на его слова, нахмурился и сказал мрачно:

      – Давай кассу, Григорий Степаныч!

      – По доброй совести! – тотчас же прибавил Копылов сурово и, нагнувшись к голенищу, вытащил нож.

      – Видал? – спросил он коротко, слегка потрясая им. Брови его были сдвинуты, но в глазах прыгал смех, готовый прыснуть во всякую минуту. Дуванов изменился в лице и попятился в угол. Было несколько секунд молчания, когда экспроприаторы и их жертва глядели друг на друга в недоумении и выжидательно. Потом Дуванов с усилием улыбнулся, но губы его конвульсивно дергались.

      – Экспроприаторы, что ль? – выговорил