Казачьи повести (сборник). Федор Крюков

ткнулся головой в колени Бунтишу. Долго и трудно вертел задом, стараясь подняться. Поднявшись, обнял старика и троекратно облобызал с обеих сторон его спутанную бороду.

      – Извини, сделай милость… выпили… – сказал он виноватым тоном.

      – Выпили, так на спокой надо!

      В голосе Бунтиша была отеческая строгость.

      – Дай мне власть – я с ней поговорю! – угрожающим, пьяным голосом закричал вдруг Терпуг.

      – На спокой пора! Нечего булгачить станицу!..

      – Атамана мне дай сюда, я спрошу у него отчет! Куда недоуздки станичные делись? А жито из общественного магазина, а?…

      – Какое там жито? Вот в клоповку тебя завтра! – сердито возразил Бунтиш.

      – А в едало не хошь?

      Это очень обидело старика. Какой-то молокосос, равный годами его правнукам, смеет оскорблять георгиевского кавалера! Старое сердце закипело…

      – Ах, ты… распроделать тебя в кадык…

      Он вдруг широко размахнулся своей пикой и не ткнул, а просто плашмя треснул ею по голове, но попал не в обидчика, а в Копылова, который стоял слева. Копылов в ответ спокойно, точно это была игра, молча, не спеша взмахнул кулаком и ударил Бунтиша по его лохматой папахе. Буптиш одно мгновение как будто раздумывал, упасть или нет, потом медленно, словно нехотя, повалился. Еще три раза над ним, уже лежавшим, молчаливо поднялся и опустился кулак Копылова. Потом все трое – Терпуг, Копылов и Грач, – обнявшись, пошли медленным, неспешным шагом дальше и снова запели ту самую песню, которую оборвали.

      Бунтиш полежал с минуту, медленно поднялся, постоял в раздумье. Потом коротко ругнулся и засвистел в свисток заливисто и звонко. Опять далеко, в двух местах, отозвались ему такие же свистки: не спим, дескать! Через несколько минут к нему боязливо, с опаской подошли три-четыре сочувствующих бабы.

      – Вот арестанты, сукины сыны! – эпически-спокойным топом говорил старик. – Прямые арестанты!..

      – Я говорила тебе: не трожь! Чего с пьяными связываться? – сказал назидательно бабий голос.

      – Говорила, говорила… Поди ты к… Кабы мне кто подержал их, я бы им… Говорила!..

      – А больно?

      – Шею повернуть нельзя…

      – Подержи-ка их, поди… Теперь до атамана, слыхать, пошли – они ему отпоют про недоуздки-то…

      – Ну, ничего, дедушка! И ты его пикой-то… Бунтиш вдруг захрипел от смеха, вспомнивши свой звонкий удар.

      – Я думала: из пистоля кто вдарил! Тарарахнуло, как из орудия!..

      – Я колоть не стал, – с трудом выговорил старик сквозь душивший его радостный смех, – Я взял вот таким манером, как д-дам!

      И все залились вместе с ним долгим, задушевно-веселым смехом. Довольны были…

VII

      Терпуг проснулся на другой день поздно, уже в завтрак, и долго не мог сообразить, где он есть? Лежал он не в хате, а под сараем, на кучке старого, сухого конского навоза. В головах был старый полушубок, свернутый шерстью вверх, – кто-то все-таки, видимо, позаботился о нем. В прорехи старой крыши сарая лезли горячие лучи солнца. Светлые, чистые