Любовница смерти. Борис Акунин

очень уж трудно… После уважаемой м-м… Львицы Экстаза, мои стишки, конечно, будут тем более нехороши, но… В общем, представляю на ваш строгий суд. Стихотворение называется «Эпикриз».

      Когда взрезает острый скальпель

      Брюшную полость юной дамы,

      Что проглотила сто иголок,

      Не вынеся любовной драмы,

      Не знаешь, плакать иль смеяться,

      От чувства странного дрожа:

      Так человеческий желудок

      Похож на мокрого ежа.

      Когда вскрываешь черепную

      Коробку юнкера, который,

      Бордель впервые посетив,

      Суд над собой исполнил скорый,

      Найдешь средь каши омертвелой

      То, что искал. Чудесный вид:

      Свинца кусочек в надбугорье,

      Как жемчуг, матово блестит.

      Читающий сбился, смял листок и спрятал обратно в карман.

      – Я еще хотел описать легкие утопленницы, но не получилось. Только одну строчку придумал: «Средь сизой массы ноздреватой», а дальше никак… Что, господа, очень плохо, да?

      Все молчали, ожидая вердикта председателя (из всех присутствующих сидел по-прежнему лишь он один).

      – «Эпикриз» – это, кажется, заключительная часть медицинского диагноза, – задумчиво произнес Просперо. – А что такое «надбугорье»?

      – Надбугорье – это русское название эпиталамуса, – охотно пояснил Гораций.

      – У-гу, – протянул Просперо. – Вот тебе мой эпикриз: стихи ты писать не умеешь. Но ты и в самом деле заворожен многообразием ликов Смерти. Кто следующий?

      – Учитель, позвольте мне! – поднял руку плечистый верзила с грубым лицом, на котором странно смотрелись широкие, по-детски наивные глаза. Уж этому-то на что Вечная Невеста, удивилась Коломбина. Ему бы плоты по Ангаре гонять.

      – Дож окрестил его Калибаном, – шепнул Петя и счел нужным пояснить. – Это из Шекспира. [Коломбина кивнула: из Шекспира так из Шекспира]. Он теперь служит бухгалтером в каком-то ссудно-кредитном товариществе. А раньше был счетоводом в Добровольном флоте, плавал по океанам, но попал в крушение, чудом остался жив и в море больше не ходит.

      Она улыбнулась, довольная своими физиогномистическими способностями – не так уж и ошиблась, насчет плотов-то.

      – В умственном отношении полное ничтожество, инфузория, – наябедничал Петя и завистливо добавил. – А Просперо его отличает.

      Калибан, громко топая, вышел на середину комнаты, отставил ногу и зычным голосом стал выкрикивать весьма странные вирши:

      Остров смерти

      Шумит океан широкий,

      Синеют высокие волны.

      Меж ними остров одинокий,

      Весь призраками полный.

      Одни лежат на песке,

      И по ним ползают крабы.

      Другие гуляют в тоске,

      Свое мясо сыскать дабы.

      Но мяса нет на костях,

      Остались одни скелеты.

      Внушает ужас и страх

      Картина жуткая эта.

      Я ночью спать не могу,

      И днем я стучу зубами.

      На