Любовница смерти. Борис Акунин

протянул руку к жаровне, сделавшись похож на Муция Сцеволу с гравюры в учебнике истории для четвертого класса. Вздохнул и произнес одно-единственное слово:

      – Темно.

      А потом – все присутствующие так и ахнули – положил раскаленный уголь себе на ладонь. И в самом деле Сцевола!

      – Пожалуй, так будет лучше, – спокойно произнес Просперо, поднес огненный комок к большому хрустальному канделябру и зажег одну за другой двенадцать свечей.

      Осветился круглый стол, накрытый темной скатертью. Мрак отступил в углы гостиной, и Коломбина, наконец-то получившая возможность рассмотреть «Любовников Смерти» как следует, завертела головой во все стороны.

      – Кто будет читать? – спросил хозяин, садясь на стул с высокой резной спинкой.

      Остальные стулья, расставленные вокруг стола, числом двенадцать, были попроще и пониже.

      Откликнулись сразу несколько человек.

      – Начнет Львица Экстаза, – объявил Просперо.

      Коломбина уставилась на знаменитую Лорелею Рубинштейн во все глаза. Та оказалась совсем не такой, как можно было бы предположить по стихам: не тонкая, хрупкая лилия, с порывистыми движениями и огромными черными очами, а довольно массивная дама в бесформенном балахоне до пят. На вид Львице можно было дать лет сорок, и это еще в полумраке.

      Она кашлянула и низким, рокочущим голосом сказала:

      – «Черная роза». Написано минувшей ночью.

      Пухлые щеки взволнованно заколыхались, глаза устремились вверх, к радужно посверкивающей люстре, брови скорбно сложились домиком.

      Коломбина слегка шлепнула Люцифера, чтоб не отвлекал, не елозил по шее, и вся обратилась в слух.

      Декламировала знаменитость замечательно – со страстью, нараспев.

      Придет ли Ночь, восторгами маня?

      Случится ли Оно иль не случится?

      Когда желанный Гость войдет в меня?

      Войдет, не постучится.

      Избранник мой на воле ли, в тюрьме

      Горит и ярко светит,

      Но черной розы в сокровенной тьме

      Пройдет и не заметит.

      И Слово будет произнесено —

      Молчание взорвется.

      Да будет так. А то, что не дано,

      Уйдет и не вернется.

      Подумать только – услышать новое, только что написанное стихотворение Лорелеи Рубинштейн! Самой первой, в числе немногих избранных!

      Коломбина громко зааплодировала и тут же сбилась, поняв, что совершила faux pas. Аплодисменты здесь, кажется, были не в заводе. Все – в том числе Просперо – молча посмотрели на экзальтированную девицу. Та застыла с растопыренными ладонями и покраснела. Опять срезалась!

      Кашлянув, дож негромко молвил, обращаясь к Лорелее:

      – Обычный твой недостаток: изысканно, но невнятно. Но про черную розу интересно. Что значит для тебя черная роза? Впрочем, не говори. Догадаюсь сам.

      Он прикрыл веки, опустил голову на грудь. Все ожидали, затаив дыхание, а щеки поэтессы запунцовели румянцем.

      – А дож пишет стихи? – тихо спросила Коломбина у Пети.

      Тот приложил палец