Голубиная книга анархиста. Олег Ермаков

что завтра банный день и они могут прийти мыться. И на следующий день они пошли в баню, хорошую, бревенчатую, стоявшую на отшибе у реки. Первой мылась Валя, а Вася сидел на колоде, смотрел на оголившиеся берега, словно истекающие черной кровью. Два дня сильно светило мартовское солнце. А зима, как все последние зимы, была малоснежной и не морозной. Лед на реке набухал, темнел. В воздухе пахло весной. Валя долго не выходила, Вася начал уже беспокоиться, не угорела ли она там… Хотя сам же ее предупредил, что одежду пора выстирать, запах уже нестерпимый. Наверное, она и стирала. И наконец вышла в длиннополой своей куртке и в кроссовках, с голыми ногами, держа куль мокрой одежды. Мокрые волосы были заплетены какой-то замысловатой короной, лицо ярко розовело, карие большие глаза блестели. Вася Фуджи глядел на нее озадаченно.

      Валя кивнула на дверь, и он пошел мыться. Ей-то он наказал все выстирать, а самому то же делать не хотелось. Да и смены, как говорится, белья нет. Но все же взялся и он за стирку. И, все закончив, хорошенько выкрутил штаны и надел их. Рубашку и свитер надевать не стал, а пальто надел на голое тело, как и Валя. И потопал к вагончику.

      В вагончике было прохладно, Валя ходила в куртке.

      – С легким паром! – приветствовала она.

      Вася взглянул на нее растерянно.

      – Ну, так в деревне говорят всегда, – объяснила она.

      – А, как в кино, – ответил Вася. – В этом дурацком… постоянно перед Новым годом крутят… Так и называется, зараза…

      Вскоре он почувствовал, что в вагончике все-таки холодно, и посетовал, что Валя не удосужилась затопить печку. Да и вещи надо сушить. Он вышел за дровами.

      Железная печка быстро нагревала вагончик. Минут через двадцать стало уже жарко. Валя расстегнула пальто.

      – А на что повесим-то одежу? – спросила деловито она.

      Вася принялся искать веревку, но обнаружил только моток проволоки и натянул ее через весь вагончик. Валя повесила свою одежду, а потом и Васину.

      Вася сходил за очередной порцией дров и, вернувшись, чуть не выронил поленья. Валя ходила в трусиках и лифчике. Он стоял и смотрел на нее. Она зыркнула в его сторону.

      – Вася? Чего?

      Он кашлянул.

      – Вот… дерьмо-то… – пробормотал он, сгружая поленья, и снова посмотрел на розовую Валю.

      – Чего, чего? – говорила она. – Жарко-то, душно, аж парит, как летом перед грозой.

      Вася сел на свою койку в пальто.

      – У тебя же штаны мокрые, Васечка, – сказала она, подходя и трогая штанину. – Вон лужи натекли. Сымай. Сушить надо.

      – Ладно! Высохнет, – ответил Вася, но встал, пощупал матрас, потом провел рукой внутри пальто.

      Пришлось штаны снять и повесить.

      – А в лапсердаке не жарко? Не жарко-то? А? А? – говорила Валя заботливо.

      – Нет, – ответил Вася, утирая бусины пота на одной щеке, потом на другой.

      Быстро темнело, Валя зажгла спичку, склонилась над лампой. Вася отворачивался. И снова смотрел на ее спину, бедра. Корону она развязала, и мокрые концы волос прилипли к спине.

      Гребешок лампы затрепетал под закопченным стеклом. Валя наполнила чайник водой,