Длинный день после детства. Лев Борисович Усыскин

толком не понимал, как начать разговор:

      – Ты… в школу что… теперь не ходишь, что ли, совсем?.. так можно разве?..

      Слова высыпáлись, как мне казалось, каким-то неуверенным, отрывочным блеяньем. Впрочем, Гульнара их, кажется, и не расслышала толком:

      – Знаешь. Мы уезжаем сегодня. Совсем.

      Наверное, я вздрогнул – или так, по крайней мере, показалось. Растерянность растекалась по мне нарастая, путая мысли и сковав язык.

      – Уезжаете… а куда?

      Гуля как-то странно пожала плечами.

      – Ты сама не знаешь, что ли?

      Она опустила глаза.

      – Знаю. Но не скажу. Мне мама приказала не говорить никому. И тебе. Пока не приедем на самое место. Нас мамин брат отвезет.

      Девочка мотнула головой из стороны в сторону.

      – Честное слово!

      Я кивнул нехотя, не найдя по-прежнему, что ответить, но спеша показать, что в полной мере понял услышанное.

      – Мама сказала, что здесь нам нельзя теперь…

      Я вновь кивнул, даже не пытаясь уточнить, почему это «нельзя теперь»: чужая неведомая жизнь скользнула передо мной лишь самым своим секретным краешком, слишком маленьким, чтобы что-то понять и рассудить.

      Тем временем, Гуля подняла на меня взгляд:

      – Мне уже надо идти сейчас. Да. Там внизу машина, мама ждет.

      Кажется, она хотела добавить что-то еще – с каким-то беззвучным вопросом или, может, странным любопытством вглядываясь поочередно в каждый из моих глаз: сперва в правый, потом в левый…

      – Хочешь от меня письмо? Я напишу тебе письмо оттуда, когда мы приедем. А потом я приеду сюда опять когда-нибудь, когда мы вырастем. Может быть, приеду, да.

      Я лишь кивнул, пробурчав что-то невыразительное.

      – Вот. Я напишу тебе обязательно. Очень скоро.

      Она протянула вперед руки и, неожиданно взяв меня за оба запястья, слегка тряхнула их и тут же отпустила.

      – До свиданья, Саша!

      Когда я опомнился, она уже удалялась прочь. Я же остался стоять, где стоял, – и не уходил еще долго, гораздо дольше, чем надо бы, чтобы спуститься по лестнице и выйти из подъезда на улицу…

      Потом был Новый год с присущими ему несбыточными упованиями, за ним – зимние каникулы, а дальше все вернулось в будничное, повседневное русло. Я выпросил у родителей ключ от почтового ящика и теперь каждое утро, собравшись в школу, проверял его, предвкушая письмо в непривычно-продолговатом иностранном конверте с чередующимися синими и красными ромбиками по всему периметру и большой красивой маркой в правом верхнем углу. Возможно, даже из Германии или другой какой незнакомой мне страны. Наверное, месяц или два ждал я этого письма – затем ворох новых забот и событий захлестнул воображение под завязку, вызволив из этого тягостного ожидания.

      Короче, письмá от девочки Гульнары я так и не получил ни тогда, ни позже.

      Возможно, оно и к лучшему – не представляю, что бы я ей на это письмо ответил.

1.09.04 –