Рыцарская академия. Книга первая. Ирина Костина

чаще остальных.

      – Вот Микуре опять свезло! – досадливо рубанул воздух ладонью Лопухин, – Ну, почему, как поручение, так всегда ему?

      – Dura lex, sed lex! – с насмешкой ответил ему Василий.

      – Чего?

      Голицын не замедлил подтрунить:

      – У-у, кадет Лопухин, да Вам бы надо подтянуть латынь.

      – Сие значит «Закон суров, но это закон», – любезно перевёл Трубецкой.

      – Ну, вас к чёрту с латынью! – психанул Ванька, – Говорю, пошли на французский. А, если наскучит, можем сбежать. Труба! Ты идёшь?

      Петька покачал головой:

      – Нет. Я – на немецкий. Отец говорит, что именно знание немецкого языка теперь особенно важно для русского дворянина. В армии и при дворе полно лифляндцев. Союзники наши нынче – Габсбургский дом. К тому же, если моя военная карьера не сложится удачным образом, то всегда можно заручиться ходатайством у государыни в получении дипломатической должности. И хорошее знание немецкого языка позволит мне получить место при прусском дворе либо австрийском…

      Митяй легонько толкнул Лопухина:

      – Ну, всё. Завёл проповедь.

      – Пошли. Его не переслушаешь, – махнул тот.

      Уроки французского языка в Рыцарской Академии преподавал сухонький старикашка по фамилии де Пуазье. Он был слаб зрением и носил очки с толстыми стёклами, в которых был похож на пучеглазую рыбу, удивлённо взирающую из-за стенок аквариума. Господин де Пуазье стеснялся очков и потому всё время то надевал их, то снимал; отчего часто терял и забывал их где-то. Это было главным предметом для шуток; кадеты, озорничая, любили прятать очки француза. А однажды ради смеха намазали внутреннюю часть оправы сажей. Господин де Пуазье, ничего не подозревая, нацепил очки на нос. А, когда их снял, то вокруг его глаз чётко отпечатались чёрные ободки. Складывалось обманчивое впечатление, что учитель всё ещё в очках. Так он проходил до обеда, веселя кадетов.

      Когда шутка вскрылась, француз разгневался, кричал и требовал признаться тому, кто это сделал. Но, разумеется, шутника никто не выдал. Хотя все прекрасно знали, что это Ванька Лопухин.

      Вот и сейчас де Пуазье вошёл в класс в очках. Уселся за стол, осторожно положив на край столешницы кожаную сумку-скарселлу, которую неизменно носил с собой. Громко хлопнул в ладоши, призывая учеников к дисциплине и тишине. И произнёс:

      – Мessieurs, je vous prie de commencer la leçon.

      Таким образом, он дал понять, что урок можно считать начавшимся. Преподаватель, прежде всего, был обязан следить за тем, чтоб кадеты не отвлекались, не мешали разговорами, смехом или хождениями по классу. Урок состоял в том, что каждый брал книгу на французском языке и в полголоса начинал читать. Можно себе вообразить, какой при этом стоял галдёж! Своей единственной учительской обязанностью Пуазье считал – прислушиваться к произношению и поправлять нерадивых учеников. Никаких диалогов не возникало, так как сам учитель по-русски не понимал ни слова, а его ученики – в большинстве своём, не понимали речь французскую. В общем, качество преподавания говорило само за себя.

      Когда