Домой. Ольга Шумкова

Только ты уж в обморок больше не падай, я чуть с ума не сошел.

      – Да это из-за рыбы все! Мы потом на трамвай?

      – Нет уж, до дома на извозчике поедем.

      Дома Нина устроила рыбу на холод, разобрала гостинцы. Она чувствовала себя усталой и разбитой.

      – Папа, я что-то не очень, – сказала она, – я, пожалуй, спать пойду.

      – Что такое, Ниночка, еще ж семи нет! – перепугался отец, – дай-ка голову потрогаю, да не сбегать ли мне к Романцеву?

      – Да не надо, папа!

      Она ушла в свою комнату, стала переодеваться, остановилась, бросилась обратно:

      – Папа! Нет, не входи. Мне завтра тетю Лиду надо.

      – Хорошо, доченька, хочешь – сейчас вызовем?

      – Нет. Спокойной ночи!

      На следующий день Арсений Васильевич на извозчике ехал к сестре. Все мысли были заняты исключительно дочерью, и он, хоть и замечал скопление народу и общую взволнованность, внимание на это не обратил.

      24

      Улицы были полны народа – люди праздно бродили, что-то пели, переговаривались. У многих на груди висели красные банты.

      – Свобода!

      В гимназии тоже случилась революция – старшие собрали всех в актовом зале, парень из выпускного класса взобрался на сцену и сказал, что отныне – свобода, директора свергли, теперь самоуправление и демократия. Штемберг постоял в дверях, посмотрел на происходящее, потом повернулся и ушел. Старшие еще покричали и разошлись по домам. Около вокзала немного Володя потолкался в толпе, потом побежал домой.

      Главное – что в гимназии тоже революция и свобода. Кончилась муштра, кончились несправедливые нападки преподавателей, инспектора и директора.

      Счастливый Володя ворвался в дом. Сестра сидела в гостиной и читала. Володя бросился к ней, обнял и расцеловал:

      – Элька, знаешь, что у нас было? Я тебе сейчас все расскажу! Мы директора свергли! А где мама? А папа еще не пришел? Мне столько надо рассказать, столько всего случилось!

      Эля удивленно посмотрела на обычно сдержанного, замкнутого брата.

      – Директора свергли? Что ты болтаешь?

      – Я не болтаю, правда – свергли. У нас теперь будет самоуправление, никаких инспекторов, никого не будут оставлять после уроков без обеда! Все! Мы теперь свободные!

      Эля вздохнула.

      – Опять какая-то глупость, Володя. Вот погоди – придет папа, он с тобой поговорит.

      Радость Володи угасла. Отец к дисциплине относился очень строго и, казалось, только приветствовал, когда строптивого сына оставляли в школе после уроков или задавали переписать тетрадь. Он всегда пресекал Володины жалобы на учителей:

      – Если ты умнее – встань на их место. А пока ты гимназист, недоучка, мальчишка. Поэтому изволь слушать и делать, что тебе говорят.

      Мама – совсем другое дело. Она всегда считала, что учителя недооценивают и не понимают ее талантливого мальчика. Всю гимназическую систему она считала слишком жесткой, убивающей индивидуальность и желание учиться.

      Но, может быть, и папа теперь поймет? Ведь революция! Свобода!

      Вернулась мама, и Володя бросился рассказывать, что произошло