За рекой, в тени деревьев. Эрнест Хемингуэй

не одних только вооруженных солдат. Ладно, разрушитель замков, заткнись».

      – Gran Maestro, – сказал он. – Вы все равно Gran Maestro, и ну их к разэтакой матери, всех этих кондотьеров.

      – Они давным-давно там, Верховный Магистр.

      – Так точно, – сказал полковник. Но воздушный замок все-таки рухнул. – Увидимся за ужином, – сказал полковник. – Есть что-нибудь хорошее?

      – Все, что хотите, а чего у нас нет, я достану.

      – Свежая спаржа найдется?

      – Вы же знаете, что сейчас для нее не сезон. Ее привозят из Бассан в апреле.

      – Ладно, – сказал полковник. – Тогда придумайте что-нибудь сами. Я съем все, что подадите.

      – Вы будете один? – спросил метрдотель.

      – Нас будет двое, – сказал полковник. – Когда закрывается ваш bistro[22]?

      – Мы будем вас ждать, когда бы вы ни пришли.

      – Постараюсь быть вовремя, – сказал полковник. – До свидания, Gran Maestro. – Он улыбнулся и протянул Gran Maestro искалеченную руку.

      – До свидания, Верховный Магистр, – сказал Gran Maestro, и воздушный замок вырос снова, будто он и не был разрушен.

      Но чего-то все же недоставало, и полковник это чувствовал, он подумал: «Отчего я такой ублюдок, отчего я не могу бросить свое военное ремесло и быть добрым и хорошим, каким мне хочется быть?

      Я всегда стараюсь быть справедливым, но я резок и груб, и дело не только в том, что я не хочу ни перед кем пресмыкаться и это служит мне защитой против начальства и против всего света. Жить осталось немного, и мне бы следовало быть подобрее, унять свой нрав. Попробуем сегодня вечером, – подумал он. – Да, но с кем и где! – подумал он. – Дай только бог не сорваться!»

      – Джорджо, – подозвал он бармена; лицо у Джорджо было белое, как у прокаженного, но без бугров и без серебристого налета.

      Джорджо недолюбливал полковника, а быть может, он просто был из Пьемонта и никого не любил, – разве можно этого требовать от холодных людей из пограничной провинции? Пограничные жители – народ недоверчивый, полковник это знал, он не ждал от людей того, чего они не могут дать.

      – Джорджо, – сказал он бледному бармену, – пожалуйста, запишите все на мой счет.

      Он вышел из бара привычной походкой, шагая чуть тверже, чем надо, и, помня о своем неуклонном стремлении вести себя любезно, скромно и добросердечно, поздоровался со своим приятелем швейцаром и с помощником управляющего, который был военнопленным в Кении и умел говорить на суахили; это был очень приветливый человек, молодой, жизнерадостный, с хорошей внешностью. И хотя он еще не был членом Ордена, горя на своем веку он уже хлебнул.

      – А где же управляющий? – спросил полковник. – Где мой друг?

      – Его нет, – ответил помощник управляющего. – Разумеется, в данный момент, – добавил он.

      – Передайте ему привет, – сказал полковник. – И пусть меня кто-нибудь проводит в мой номер.

      – Мы вам отвели ваш обычный номер. Он вам еще не надоел?

      – Ничуть. А о сержанте позаботились?

      – Да, конечно.

      – Отлично, – сказал полковник.

      Он

22

Кабачок (фр.).