Проклятие Сталина. Убить значит простить. Александр Шабанов

комнатками мы от советской власти получили трёхкомнатную квартиру. А сейчас всем на всех насрать, в объединённой Европе в особенности. Если бы мы могли завалить Европу своими товарами, то и завалили бы. Но мы же слабаки. Вся эта Латвия слабачка. Вся Восточная Европа. Кто попробовал немецкого пива, больше не будет зариться на латвийское. И проблема в том, что в магазине немецкое даже дешевле местного. Так устроен мир. Завоёвывают рынок. Плюс регулы ЕС. А наши пивные рабочие пускай разоряются, уезжают и начинают тоже работать на тех же немцев. У немчуры мозги есть, веками нарощены, так что у неё в стране работы много, гастарбайтер, дранг нах вестен.

      Да хуй с ними, мне хватает и своих проблем. Выпить бы точно не мешало. Не помню, чтобы у меня было спиртное, но.

      Я сижу в своём советском доме, из которого я давно вырос, и вдыхаю его, увы, не свежесть, но пыль, но она побуждает: действуй.

      Открываю взятую с собой сумку. И при взгляде внутрь прошибает как током от того, что не помню и не контролирую. Металлическая фляжка. Её не должно быть в сумке, но она есть. Болтаю, булькает. Вот почему я не хотел ничего покупать на заправке у остановки. Сознание не помнило, а подсознание сохранило, что спиртное уже есть. Рассматриваю белую плоскую бутылочку. На ней чайка. Мне её подарили, и не важно, кто. Открываю, подношу к носу. Лёгкий приятый запах. Я не покупал. Мне её точно пожаловали. Яков Яксуменко. Мент. В счёт будущей дружбы, сотрудничества и так далее. А, да. Презент. Извиняясь за то, что его информаторы на меня напали. Те, одного из которых я и убил.

      Вижу опять подвал из сна, ступени, лабиринт, по которому влечёт, и я с удовольствием спускаюсь, но на этот раз обходится без младенца-зомби. Потому что вместо чёрного ребёнка я, через несколько лестниц, выбираюсь из подземелья и выхожу на склон великой песчаной горы, а потом и с неё скатываюсь. Солнце, солнце, на всём белом свете. Вокруг летают, как в детстве, майские жуки, я спускаюсь по оврагу к утрамбованному влажностью пляжу, песок твёрд, иду к линии воды, и вода перед голыми ступнями с чудесным шипением отходит. Главное только не прекращать идти. Я на берегу моря с растворяющейся водно-небесной далью под парами от солнца – на краю Рыбинского водохранилища, и даже, точнее, в нём, потому что вода передо мной отступает, иду вперёд, быстро шлёпаю босыми ногами, как на крыльях лечу, когда главное, это только отважиться. Немного влажное дно крепко и ребристо, и я иду, ибо знаю, куда иду: вода-то передо мной отходит! Вперёд! Там, впереди, старая часть нашего города Весьегонска, которую залили своим дурацким водохранилищем хватившие лишку большевики. Там, впереди, должна прятаться от святотатцев скрывающаяся от них под водой церковь, и сейчас она от меня не уйдёт. Странно, зачем она мне, если я в бога не верю. А, я думаю, что, если застать церковь врасплох, то там явно и со всей очевидностью за столом с трапезой обнаружу живого Бога, и он не будет ни то, ни другое, ни худой