Проклятие Сталина. Убить значит простить. Александр Шабанов

полицейского характера. Классически тот состоит из трёх составляющих: охотник – когда полицай преследует преступника, жертва – когда злодеи преследуют его самого, и – спаситель. Якову закапризилось поиграть в благородство. В спасителя. Ну, и слава богу.

      Полицейским реально нравится играть в спас. Многие из них с удовольствием дают совет, подсказывают, как действовать, как на улице пройти туда-то и туда-то. Но то обобщения, вообще, а как с моей конкретной ситуацией? До конца в верность всеобщих выводов для моей голимой ситуации не верю. Неужто?.. Яков уходит. Хорошо бы включить мобильный и послушать радио. Но по радио о моём розыске могут и не объявить. Полиция же любит играть со своими жертвами. Когда хотят, тогда свои новости и объявляют. Или не объявляют вообще.

      Я один в этом домике. Яков ушёл. Он наказал сходить в кафе, на блошином рынке купить краденый мобильный телефон, чтобы тот был с другим кодом IMEI, и ещё – дал мне сим-карту. Надо и вправду поесть и сходить на рынок ворованных вещей. У нас в Риге есть и такой. То есть официально его нет, а на самом деле все его знают, и на нём закупаются все, когда им бывает нужно, от полицейских и воров до депутатов сейма. Называется «Латгальчик».

      Мне уже некогда думать о проблемах проклятого детства.

      Да ну, бред. Сижу, смотрю в окно. Существует только то, во что ты веришь. а я не верю в эти сны про плохое детство. И про плохую родословную. Про плохого отца.

      Наконец, меня осеняет. Встаю. Пора ехать за мобильным. А потом и к Яксуменко. Позвоню ему, и поеду. Он, вроде, собирается меня спрятать у себя на квартире.

      И только я встаю, иду через порог, как окрик:

      – Стой! Вы арестованы!

      Откровения про геев и СССР

      В меня целится из пистолета человек среднего роста, одетый преувеличенно серо, чтобы не бросаться в глаза.

      – В чём дело? – на автопилоте отвечаю.

      – Вы в курсе, что находитесь в розыске по подозрению в убийстве?

      – Да, – я зачем-то говорю правду.– И что?

      – У вас есть право хранить молчание, но всё, что вы скажете… – тут серый человек смеётся, и я обращаю внимание, что на голове у него – ярко-пурпурная бейсболка с лиловыми буквами San Francisco.

      Он неторопливо и с выпендрёжем прячет пистолет в оперативную кобуру под мышку. Потом чинно подступает ко мне и заглядывает снизу вверх в лицо:

      – Что? Испугался? – и санфранцисканец протягивает руку: – Привет.

      Полицай тычет мне в нос ксивой, а потом удобно располагается на чем-то здесь в полутьме, ничуть не боясь запачкаться; включает бомжатскую лампочку, подкрутив её под потолком: электричество здесь, как ни странно для моего заброшенного бывшего дома, есть:

      – Они (дома посёлка) все однотипные, поэтому и знаю выключатель, – бормочет он, и меня колет ревностью, что он о моём бывшем доме знает больше, чем я.

      Он, хотя и полицейский, не хочет называть своего имени. Врать не желает и что-то придумывать. Он пришёл отчасти по поручению,