Пообещай. Вероника Мелан

быть протестированным сотню раз в минуту – поддашься ли очередному страху? Злости? Или же отыщешь в себе силу не только не испугаться, но и найти то, чем поделиться? Здесь будто океан и вечный шторм. С рождения ты маленький и чистый, но месяцы и годы превращают тебя в изношенного препятствиями и обмотанного прочной броней худосочного духа. Мол, не подходи – я уже знаю, как на тебя реагировать, я уже здесь все знаю…

      Она действительно забыла. На небе не было шторма – там было спокойствие, где не нужно сражаться и пытаться выжить в бесконечной борьбе за себя самого. А здесь нелепо, ужасно, скоротечно, как в бурлящей реке, где к берегу почти никогда не прибивает. И ты все ищешь руками плот, а ногами дно, все всматриваешься в чужие лица в надежде на то, что кто-то ответит улыбкой, поделится теплотой, отогреет пониманием.

      Если таких не находится – черствеешь.

      Идя сюда, она не подумала о том, что Дарин, в отличие от нее, свои двадцать четыре с лишним года жил в этом шторме. Боролся за выживание, терял выдержку, терпение, надежду, силы. Кто его грел? Когда? Возможно, никто и никогда.

      И потому есть шанс, что Эмии он поверить не сможет. Из-за бронебойного кокона «мне было плохо много раз» окажется не в состоянии почувствовать чудо, вид которого с рождения забыл.

      Ей хотелось плакать. И это было так трогательно, так нежно.

      Эфины не чувствуют боли, но она человек, и у нее в груди ныло от печали.

      Сможет или нет?

      Начислять баллы, сидя наверху, так легло. Ходить ногами здесь, внизу, тяжело.

      Сможет или нет?

* * *

      Он смотрел на правую руку так долго, что заболели глаза. Ненадолго клал ладонь на колено, пытался делать вид, что все в порядке, все, как обычно, а потом поднимал и разворачивал.

      И на ней прямо под кожей снова плавали, похожие на проникших в его кровь светлячков, огоньки.

      Его опоили? Одурманили?

      Только он не ел и не пил.

      Так устал?

      Нет, так не устают.

      Вывод напрашивался только один – она говорит правду. Она – Эфина. И только что подарила ему сто единиц манны.

      Мозг Дарина, как упершийся четырьмя конечностями перед Жертвенными Воротами баран, отказывался поверить в «очевидное».

      Что же это за светящиеся точки?

      Он тер ладонь, чесал ее, пытался их поймать… Надавливал, тряс рукой, даже хлопнул ей по столу так, что дрогнул стакан и ложки.

      Огоньки, как непуганые рыбки, продолжали спокойно перемещаться под кожей.

* * *

      – Значит, ты… Эфина?

      – Значит.

      Торчала возле трансформаторной будки, как идеальная проплешина, шляпка колодезного люка. Неслись за пятиэтажкой машины – гудел вечерний проспект. Зажглись фонари.

      Эмия чувствовала, как мнется Дарин, – не может ни воспринять тот факт, что она Богиня, ни опровергнуть его. И все сжимает пальцы правой руки, будто влитая под кожу манна жжется или щекочет.

      – Смешно, – ему было не смешно. – У меня даже нет хорошего чая…

      Наверное, ему вспоминались