Странная женщина (сборник). Мария Метлицкая

брат прошли через сталинскую мясорубку. Один в лагерях и остался. А второй в пятьдесят пятом вернулся – сломленным инвалидом. И прожил совсем недолго, года два или три.

      И бабушка Сашина в ожидании мужа перенесла два инфаркта и скончалась до его возвращения.

      Наутро всем было неловко смотреть друг на друга. Но она нашла в себе силы и после завтрака тихо, но твердо сказала:

      – Вы их… простите, пожалуйста! А я тут совсем ни при чем. Дети за отца, как известно… Что я могла поделать, слыша все это? Только страдать и краснеть.

      Саша посмотрел на Владу, потом подошел к ней и обнял. Она выдохнула, поняв, что все образуется.

      Вечером он принес два букета огромных садовых ромашек – ей и маме, – сказал, что купил у метро, у бабули. Потом сели ужинать, и неловкость постепенно исчезала, словно ее и не было.

      А дня через три, выйдя из дверей института, она увидела мать. Та стояла, как всегда, в стороне и вглядывалась в толпу выходящих студентов.

      – Владлена! – крикнула мать и быстро пошла ей навстречу.

      – Зачем ты пришла? – сухо спросила Влада. – Я, знаешь ли, не соскучилась. Ты уж прости.

      Мать разрыдалась.

      – Отец в больнице! Ему совсем плохо, тяжелый инфаркт.

      Влада молчала, опустив глаза. На мать ей смотреть не хотелось.

      – И что вам от меня надо? – спросила она, подняв глаза.

      – Доченька! – взмолилась мать. – Он… очень просит тебя приехать. Очень, слышишь? Может быть, он, – она помолчала, – попросит прощения?

      – Ладно, подумаю, – ответила Влада, – до завтра подумаю!

      Она развернулась и пошла догонять одногруппников.

      Вечером она сказала любимому, что приходила мать. Тот молча выслушал и спросил:

      – И что ты решила? Поедешь?

      – А что бы сделал ты? На моем несчастном месте? Ты б не поехал?

      – Я – нет! – резко отрезал он. – Никогда!

      – А я – да! – так же резко ответила она. – А ты не подумал, если… ну, он умрет. Как мне потом с этим жить?

      – Об этом и речь! – воскликнул он. – Ты ведь в нем совсем не нуждаешься. И в извинениях его тоже. Ты… хочешь облегчить свою участь. Совесть свою! Ну, чтобы потом без раскаяния и чувства вины. А это знаешь, как называется? Может, поспоришь со мной? Я не прав?

      – Мне наплевать, что ты думаешь по этому поводу. И наплевать, как это все называется. Это мой отец, и он умирает! А тебе… Тебе, прости, незнакомо это чувство, и все. Вот поэтому ты меня осуждаешь и выговариваешь! Или я не права?

      Он не ответил. Просто встал и вышел из комнаты. А она осталась. Сидела на чужой кушетке, в чужой квартире, понимая, что из комнаты сегодня не выйдет. И больше всего на свете ей захотелось домой.

      Вот чудеса… Дура какая, господи!

      Она вышла из комнаты, тихо прошла мимо кухни, где работал телевизор и была, слава богу, прикрыта дверь, и открыла входную дверь. На секунду задумалась, застряла, но, вздохнув, все-таки вышла на лестничную клетку.

      В конце концов, она, и только она, здесь принимает решение. Это ее семья! Какая бы она ни была. Ее отец и ее мать. И никто – никто, кроме нее