Изобретение науки. Новая история научной революции. Дэвид Вуттон

Если открытие Америки было счастливой случайностью, то оно сделало возможным еще более выдающуюся случайность – открытие открытия{123}[87].

      Я сказал «более выдающуюся», поскольку именно само понятие открытия изменило наш мир так, как не могло изменить просто обнаружение новых земель[88]. Раньше считалось, что история повторяет себя, традиция служит надежным путеводителем в будущем, а величайшие достижения цивилизации принадлежат не настоящему или будущему, а прошлому, Древней Греции и классическому Риму. Конечно, наш мир создан наукой и технологией, но научный и технический прогресс зависит от существования одного важного допущения – допущения о возможности открытий[89]. Новый подход кратко изложил Луи Леруа (или Региус, 1510–1577) в 1575 г.{124}. Ле Руа, который был профессором греческого и перевел «Политику» Аристотеля, первым полностью осознал особенность новой эпохи (я цитирую по английскому переводу 1594):

      Вещей, которые предстоит найти, гораздо больше, чем уже придуманных и найденных. Не будем столь наивными, чтобы слишком много приписывать древним, верить, что они знали все и все сказали, ничего не оставив тем, кто придет после них… Не будем думать, что природа преподнесла им все свои дары и что в грядущие времена она оскудеет… Сколько [тайн природы] были впервые узнаны и изучены в наш век? Новые земли, новые моря, новые люди, манеры, законы и обычаи, новые болезни и новые лекарства, новые свойства Неба и Океана, прежде нам неведомые, новые звезды? А сколько еще осталось для наших потомков? То, что теперь скрыто, со временем выйдет на свет, и те, кто придет после нас, будут удивляться нашему невежеству{125}.

      Мир преобразовало именно это допущение о новых открытиях, поскольку оно сделало возможным современную науку и технику{126}. (Идея о том, что существуют «новые люди, манеры, законы и обычаи», также указывает на рождение идеи сравнительного изучения обществ, культур и цивилизаций){127}.

      Текст Леруа помогает провести границы между событиями, словами и понятиями. Географические открытия случались и до 1486 г. (когда Дульмо изменил значение слова descobrir), например, Азорские острова были открыты приблизительно в 1351 г. – но никто не считал это открытием; никто не потрудился оставить запись об этом событии по очень простой причине – из-за отсутствия интереса. Впоследствии Азорские острова были повторно открыты в 1427 г., но это событие все так же не привлекло внимания, и поэтому никаких достоверных сведений об этом не сохранилось. В то время господствовало убеждение, что нового знания не существует: когда я на улице поднимаю монетку, то знаю, что она принадлежала человеку, проходившему тут раньше меня, и точно так же моряки эпохи Возрождения, первыми добравшиеся до Азорских островов, предполагали, что другие люди уже побывали здесь раньше их. В отношении Азорских островов они ошибались, но в отношении Мадейры нет –

123

О рождении открытия: Fleming (ed.). The Invention of Discovery (2011) и Margolis. It Started with Copernicus (2002). Ch. 3 – в этих работах не исследуется новая терминология. О любопытстве: Huff. Intellectual Curiosity and the Scientific Revolution (2011); Harrison. Curiosity, Forbidden Knowledge (2001); Ball. Curiosity (2012); Daston. Curiosity in Early Modern Science (1995); Daston & Park. Wonders and the Order of Nature (1998). 303–328. Интересный рассказ о культурных основах современной науки можно найти в Muraro. Giambattista della Porta, mago e scienziato (1978). 171–179.

87

Уделяя такое внимание «открытию», я предлагаю объяснение новым культурным ценностям позднего европейского Возрождения. В качестве характерной европейской ценности можно назвать и «любопытство», но тогда требуется найти объяснение, откуда вдруг взялось одобрение любопытства (которое всегда считалась грехом); благосклонно к нему стали относиться только в конце XVII в. (один из первых примеров мы найдем у Гоббса в «Природе человека» (Humane Nature, 1650), где любопытство определяется как «жажда знания»). Таким образом, одобрение любопытства следует рассматривать как следствие, а не как причину научной революции. Я убежден, что «открытие» является полезной категорией при сравнении культуры позднего европейского Возрождения с другими культурами: критику утверждения, что в Китае тоже предпринимались экспедиции для поиска новых земель, см. в: Finlay. China, the West and World History (2000).

88

Разумеется, изобретение не менее важно, чем открытие. Но главные изобретения современности основаны на предшествующих научных открытиях: для паровой машины, например, это закон Бойля. Конструкторы первых паровых машин не знали о скрытой теплоте, но понимали, что такое давление воздуха, и это позволило им осознать, что паровая машина может быть не только игрушкой, как для Герона Александрийского, но способна обуздывать громадную энергию.

89

«В XV в. морские экспедиции португальцев обнаружили небольшие группы новых островов и расширили знания европейцев об уже известных континентах, но осознание, что в мире есть новые континенты, неведомые в древности, открыло разлом во времени и пространстве. По сравнению с более ранними описаниями путешествий работы, написанные после 1492 г., демонстрируют обостренное чувство новизны и возможностей – каким новым и разнообразным может быть мир» (Daston & Park. Wonders and the Order of Nature, 1998. 147). См. также, например: Humboldt. Examen critique (1836). Vol. 1. viii – x.

124

Bury. The Idea of Progress (1920). 44–49.

125

Leroy. Variety of Things (1594). Fol. 127rv. О светской исторической философии Леруа см.: Huppert. The Life and Works of Louis Le Roy, by Werner L. Gundersheimer (1968).

126

Принцип прогресса знания был сформулирован на основе новых географических открытий, см.: Piccolomini. De la sfera del mondo (1540). 39v.

127

Этим аргументом я обязан Стюарту Кэрролу.