Плоды земли. Кнут Гамсун

уж тебе хлопотать! – сказал он.

      – У меня в одном месте осталось еще больше этого. А еще у меня есть дядя Сиверт, слыхал про него?

      – Нет.

      – А он богач. Общинный казначей в нашем селе.

      От любви умный глупеет – Исааку захотелось на свой лад сделать ей что-нибудь приятное, и он явно перестарался.

      – Вот что я тебе скажу, – сказал он, – не ходи-ка ты окучивать картошку. Я сам займусь этим вечером, как приду домой.

      С этими словами он взял топор и ушел в лес.

      Она слышала удары его топора в лесу, совсем недалеко от дома, и по треску догадывалась, что он валит крупные деревья. Послушав некоторое время, она пошла на поле и принялась окучивать картошку. Глупый от любви умнеет.

      Вечером он вернулся, волоча за собой на веревке огромное бревно. Грубый и простодушный, Исаак шумно возился с бревном, топотал и кашлял, лишь бы она вышла и подивилась на него.

      – Да ты совсем спятил! – и в самом деле воскликнула она, идя ему навстречу. – Человек ты или нет?!

      Он не ответил. Чего там! Невелика штука справиться с бревном, стоит ли и говорить об этом!

      – А на что тебе эта лесина? – спросила она.

      – Да и сам не знаю, – небрежно ответил он.

      И тут он увидел, что она уже успела окучить картошку и, стало быть, в усердии почти сравнялась с ним. Это ему не понравилось, он отвязал веревку от бревна и пошел с ней куда-то.

      – Опять уходишь? – спросила она.

      – Да, – сердито ответил он.

      Он вернулся со вторым бревном, но на этот раз не пыхтел и не шумел, а подтащил его, как вол, к землянке и положил на землю.

      За лето он перетаскал к землянке много бревен.

      II

      Однажды Ингер опять собрала припасов в свою телячью сумку и сказала:

      – Пойду проведать своих.

      – А-а, – молвил Исаак.

      – Да, надо потолковать с ними кое о чем.

      Исаак не сразу пошел проводить ее, а порядочно помедлил. Когда же он наконец вышел за дверь, отнюдь не выдавая своим видом любопытства и тяжелых предчувствий, Ингер уже едва виднелась на опушке леса.

      – А ты вернешься? – крикнул он, не в силах совладать с собою.

      – Неужто не вернусь! – отозвалась она. – Придумаешь тоже!

      – А-а.

      И вот он опять остался один, о-ох, Господи! Не ему, полному сил и жадному на работу, расхаживать по землянке и зря топтаться на месте, и он принялся за дело: стал ворочать бревна, обтесывать лесины с обеих сторон. Проработал до вечера, потом подоил коз и лег спать.

      Пусто и тихо в землянке, тяжким молчанием веет от дерновых стен и земляного пола, глубоко и серьезно ощущает он свое одиночество. Но прялка и чесальные доски стоят на своем месте, и бусы на нитке лежат, аккуратно припрятанные на полке под потолком. Ингер ничего не унесла с собою. Но на Исаака по дурости напал в белую летнюю ночь страх темноты, и ему чудится, что бог знает кто крадется под окном. Часа в два, судя по свету, он встал и позавтракал, уплел