Срывай с гвоздя крылья. Талант дается… каждому по его силе (Святое Евангелие). Елена Чиркова

утро лишь только забрезжило в засиженных мухами окнах, и коровьи роды Козырю были в тягость. Он, конечно, знал, что Офелия надумала телиться, но надеялся, что его «пронесет», и корова дотянет до моего прихода.

      – Ты почему соломы корове не постелил? – Разъяренной фурией набросилась я на Козыря, когда тот замаячил долговязой фигурой в конце коридора – Ждешь, что теленок из коровы на голый пол выскользнет и до клетки сам докатится!?

      – Да я же вечером солому стелил, – начал было оправдываться конюх. Но передумал. Под моим тяжелым взглядом бойко схватил вилы и поспешил в тамбур, чтобы притащить для теленка соломы.

      А тем временем Офелии и вовсе стало плохо. Ее тужило.

      Я побежала за веревкой.

      Когда я вернулась, черная слизкая телячья голова уже торчала из—под хвоста Офелии. Я крепко, двумя руками вцепилась в телячьи уши и потянула. Вслед за телячьей головой из тела коровы выпрыгнули передние ноги. Я привязала веревку к ногам. Дернула, что есть мочи.

      Теленок, окутанный слизью, словно пришелец из фильмов ужасов, вывалился из коровы прямиком в белый свет.

      Новорожденного теленка в клетку волокли на весу, за ноги. Я – за передние, Козырь – за задние.

      – Тяжелый. – Козырь первым плюхнул беспомощного коровьего младенца в кучу соломы и с облегчением вздохнул. – Слава Богу!

      Я устало поплелась в «Красный уголок».

      Хотела, наконец -то, попить чаю со зверобоем, да в темно – зеленом чайнике с травяным отваром, жужжа, билась муха.

      Я обреченно опустилась на стул. Пролитая вчера на подол моего черного рабочего халата коровья каша, задеревенела, покрыла коркой и без того мрачную мою одежонку.

      Психонув от нахлынувшей вдруг человеческой безысходности, я вылетела на улицу.

      Мне нужно было с улицы загнать на ферму телят. Те, что постарше, летом, в хорошую погоду, спали в загоне, под открытым ночным небом.

      Туман. Вокруг стелился туман.

      Помню, как остервенело, с корнем выдернула жесткий огрубевший стебель Иван-чая, чтоб смастерить вицу подлинее. Помню, как огалтело взмахнула ею в воздухе, чтобы задать стаду телят движение…

      Потом потеряла осторожность.

      Рванула, как ненормальная. Так, что земля под ногами качнулась.

      А туман свое дело знал туго.

      Я просто оступилась. Вывернутая нога неуклюже завалила меня на бок, я полетела на сколоченную из старых бревен коровью загородку. Остро обломленный, торчавший из земли, полусгнивший колышек будто бы ждал меня. Словно давно меня караулил. Я упала виском на кол.

      Мне ничуть не было больно.

      Только очень, очень обидно.

      Глава 8

      Я слышу музыку.

      Не грустную, не веселую.

      Не медленную, не быструю.

      Не тихую, ни громкую.

      Нет слов на земле, чтобы описать эту музыку. Музыка неописуема прекрасна. Она звучит свысока. Ее источник – выше самих небес.

      Я чувствую,