Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый. Нелли Шульман

Иван Васильевич молод, нравом горяч, попасть в опалу легче легкого. Да и неизвестно, каким окажется этот Федор. Человек он немолодой, привычки у него устоявшиеся, трудно будет с ним Федосье. Она хоша и разумна, но привыкла к другой жизни, не московской.

      Никита Судаков сжег доставленную грамоту. Всю переписку они с дочерью уничтожали, так было спокойнее. Очинив перо поострее, он писал четким почерком.

      – Просишь ты у меня, дочь, отцовского благословения. Не дать его тебе я не могу, ты не дитя и я доверяю твоему выбору. Однако будь осторожна. Сама знаешь, москвичи иные люди, на новгородцев не похожие. Следи, чтобы не проговориться о тайне, иначе взойдем мы все на костер и дыбу, и ты, и муж твой, и дети ваши и я.

      Книги твои соберу, но прими мой совет и сперва поговори с мужем, как он поглядит на либерею в хоромах. Грамотных у нас не везде жалуют, разузнай, по сердцу ли ему ученость жены.

      Засим посылаю тебе отцовское благословение, а любовь моя вечно пребывает с тобой, моей единственной дочерью, как и любовь Бога Единого, что создал небо и землю…

      Федору Вельяминову Никита Судаков отписал коротко:

      – На брак согласен, за Феодосией, единственной наследницей, закреплено все имущество рода Судаковых, которое отойдет ей после смерти Никиты Григорьевича, а от нее в род Вельяминовых.

      Отдельной грамотой Никита перечислил земельные угодья, рыбные ловли на Ладоге и Онеге, соляные копи в Пермском крае, золото и серебро в монетах и слитках, драгоценные камни, меха, шелк и бархат.

      – Также шлю икону Спаса Нерукотворного новгородской древней работы, в ризе сканного дела, с алмазами и рубинами, как мое благословение…

      Никита бросил взгляд в красный угол. Спас висел в центре иконостаса, закрытый золотым окладом. Виден был только потемневший лик.

      – Надобно другую икону выбрать на его место… – Судаков вышел из крестовой горницы. В своих палатах, куда хода никому, кроме Феодосии и доверенного слуги, не было, Никита первым делом снял нательный крест.

      Только здесь отец Феодосии чувствовал себя в безопасности. Тайная жизнь, ведомая им долгие годы, приучила его к осторожности. Ни единым вздохом не давал он повода усомниться в своей приверженности церкви. Никиту считали столпом благочестия. Щедрый жертвователь собора Святой Софии, он славился, как кормилец сирых и убогих. Только здесь, среди трепещущих огоньков свечей, обратив взор на восток, он мог беззвучно прошептать заветные слова молитвы, к коим Никита привык с отрочества, когда родители открыли ему свет истинной веры.

      Излил он Спасителю и тревогу свою о дочери, и тоску по матери ее. Более двадцати лет вдовел Никита, а в дом никого так и не взял. Из своих никого подходящего ему по возрасту не было, а на чужой жениться было опасно. Однако Никита напомнил себе, что Господь, опора и защита всего, что создано Им: «Поднимаю глаза свои к горам, – шептал он, – откуда придет мне помощь? Моя помощь от Всевышнего, Создателя неба и земли».

      С утра