Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый. Нелли Шульман

сейчас было мало.

      На Петиных именинах мужчины и женщины, как полагается, сидели раздельно, по соседним горницам. После обеда гости собрались по домам. Прасковья за надуманным делом увела Феодосию на женскую половину. Боярыня прислушалась:

      – Вроде все уехали. Можно идти.

      Сидя у ларца с хозяйскими драгоценностями, Феодосия рассеянно перебирала жемчужные ожерелья.

      – Уже? – очнувшись, покраснела боярыня: «Как же это будет-то?»

      – Хотела сама, чтоб с тобой говорили, – Прасковья подтолкнула боярыню к лестнице, – дак и говори.

      Когда Прасковья невзначай обронила брату, что Феодосия Тучкова была бы не прочь с ним встретиться, жизнь Федора, до той поры размеренная, наполненная царской службой и домашними заботами, будто перевернулась. Словно понесли его кони по зимней дороге, где дух захватывает, и хочется увидеть, что ждет дальше, за слепящей стеной метели.

      Федор Вельяминов сидел в крестовой горнице, бросив большие руки на льняную скатерть, не слыша того, что говорил Воронцов. Боярин смотрел на образ Богородицы в красном углу. Невместно было думать так, но узрел он в строгом лике сходство с Феодосией. То же тонкое, северное лицо, большие глаза, смиренно опущенные к младенцу Иисусу.

      Тихо скрипнула дверь. Феодосия стояла в проеме, высокая, в парчовой кике, делающей ее еще выше. На бледных щеках женщины горели два алых пятна.

      – Здрава будь, боярыня… – поднимаясь, он услышал, как предательски хрипло звучит его голос.

      – И ты здрав будь, Федор Васильевич, – она взглянула на него прозрачными серыми глазами. Феодосия шагнула к нему, будто вручая себя его защите. Никто еще не смотрел на нее ровно на чудотворную икону в церкви.

      Не было бы в горнице Воронцовых, – мелькнуло у Федора в голове, – упал бы я на колени перед такой красой и не поднимался бы более до дня смерти моей.

      Они сели друг напротив друга. Феодосия склонила голову, не в силах выдержать его смятенный взгляд.

      Оба молчали, пока под каким-то предлогом Воронцовы не вышли из палаты, оставив Федора с Феодосией одних.

      За окном клонился к закату длинный московский день.

      – Так что же, Феодосия Никитична, – первым прервал молчание Федор, – какое будет твое решение? Вот я весь перед тобой. Лет мне немало, на шестой десяток скоро перевалю. Сыны выросли, один монашествует, другой при царе Иване Васильевиче. Хозяйство мое большое и налаженное…

      – Не ради хозяйства я, – голос Феодосии надломился, – да, и ты, Федор Васильевич, думаю, не ради него…

      – Не ради, – ответил он, ощущая, как вскипает кровь, не поднимавшаяся в нем с той поры, как слегла покойница Аграфена, – не ради хозяйства, Федосья Никитична…

      – Я хоша и вдовею, Федор Васильевич, но, по-хорошему, тебе с отцом моим надобно поговорить. Путь до Новгорода не близок, но грамоту можно с гонцом послать… – покосившись на Федора, Феодосия опять опустила голову.

      – А ты как сама располагаешь? Люб