Наследник. Андрей Виноградов

уже беспредел, а не компромисс. Нельзя же одним махом от грибов перейти фактически к официозу. Так можно кессонку заполучить. Имейте снисхождение, женщина».

      «От халдеев до учителей не ближе. Ну да ладно, будем считать, что убедил, снизошла. Кстати, насчет второго слоя по неубедительным достижениям и неудачам – это неплохо. Я бы сказала – сильно, наотмашь».

      «Но ты же не будешь отрицать, что предки сплошь и рядом выдумают своим чадам счастливую жизнь и прикипают к задумке умом, душой, всем-всем-всем, как… к реальности? Да, что есть, то есть, вы от всего сердца хотите для нас такой жизни».

      «Отрицать не буду. И понимаю, куда ты клонишь».

      «Никуда не клоню. Совершенно абстрактное, обезличенное утреннее размышление. Утризм. Новый жанр».

      «Продолжайте, сударь, будьте так добры».

      «Так вот… эта загаданная жизнь больше киношная, книжная, газетная, просто бумажная… Хочешь, в кораблик ее сверни и – ну по весенним ручьям гонять! Пока не размокнет мечта о шкиперском золотом шитье на обшлагах и погонах до засаленной койки моториста на замусоренном речном ботике. Можно шапчонку треуголкой сложить. Выйдет вообще “недокораблик”… Строительный техникум? Кисть маляра? Ничего плохого, очень нужное дело. Только жаль, далековато от почестей тонкому акварелисту, как пророчили дома и в школе. Или, например, – оригами из газетки забабахать… С буковками из передовицы. А к ней вполне могут приплестись слова про спорные острова. Те самые, о судьбе которых мы не спорим и спорить не собираемся. Тогда… Похоже, я в крутом штопоре. И не выйти мне из него. Земля-я-я!»

      «Ну, немного изобретательности! Дерзайте, сир, не тушуйтесь! Что тогда?»

      «Тогда? Тогда в пограничники!»

      «А что… Мне нравится».

      «Как всегда, все получилось по-твоему. Я ведь не о том начал».

      «Удивил, слов нет. Конечно, я знаю. Думал, что прямо с утра и заведу старую шарманку. Решил прибегнуть к упреждающему маневру».

      «С тобой сманеврируешь».

      «Однако это тебя не отвадило, рискнул. Ни слова про шампанское, слишком банально. Попытка твоя засчитана… наполовину».

      «Это как?»

      «Как приз утешения».

      «Еще минут десять меня бы утешили. Вон и Дядя Гоша еще дрыхнет без задних ног».

      «Ну если Дядя Гоша… Друг мой, на олимпиаде лентяев ты бы не поднялся выше второго места».

      «Знаю. Потому что я закоренелый лентяй. С бородой – шутка».

      «Уел».

      «Классное слово. Это когда в ресторане валютой расплачиваешься?»

      «Валяйся, болтло. Только, если можно, больше не сбивайся на панегирик одноногому чудовищу. То же мне, родник мудрости выискался».

      «Прости, не хотел пробуждать в тебе чувства вины».

      «Вины?»

      «Ну да, в такой вот, несколько… извращенной форме».

      «Поговори у меня об извращенных формах…»

      «Ты о резиновой бабе? Ну да, согласен. Так ведь я твой сын».

      Жалко, что мама со сторожем обошлась, мягко выражаясь, не очень. Не очень гуманно. Недостаточным он для нее оказался авторитетом. И прикид Песталоцци, на ее взгляд, сидел на мужике как сюртук Гулливера на лилипуте.