Наследник. Андрей Виноградов

в ряд, на манер отметок о сбитых вражеских самолетах на фюзеляжах боевых машин. Как в кино. Только зеленым по черному, в цветах эко-анархистов. Никакого далеко идущего или в такую же даль провожающего замысла у меня не было, другой краски не нашлось. По ходу работ выяснилось, что художник из меня не ахти какой, вообще не художник. И с сообразительностью напряг – можно было трафарет вырезать. В результате моих стараний заныл кончик языка, а звездочки оказались ближе к неопрятным пятнам. Композиция в целом могла послужить иллюстрацией локальной ветрянки, если такая бывает. Понятие «в ряд» моя кисть истолковала совершенно по-своему. Сюрпризом гуманитарию стало и изменение центра тяжести куклы. Обретенное новшество по умолчанию лишило ее места в отряде прямостоящих. Пришлось проявить недюжинную изобретательность и потратиться на кукольную обувку. Кукольной не нашлось. Я прикупил натуральные детские башмачки и утяжелил их, заполнив пустое пространство дробью. Всё вышло как нельзя лучше. Впору было отдаться таинствам физики твердых тел, но я рассудил, что неожиданный дар обнаружил себя запоздало и до Нобелевки могу не дожить.

      Затем настал черед тыльной части уникального произведения. Ее еще не накрыл потный вал моего вдохновения. Фантазировал я недолго и мстительно изобразил на заднице куклы три звезды, расположив их горкой. Не то чтобы я знал что-либо о «специальных» наклонностях объекта мести. Вообще в такие подробности не вникал. И уж тем более не вёл подсчет его отступлениям от линии «гетеро», что неожиданно означает «иной» по-гречески, при том что он-то как раз самый наш. Просто три звезды показались мне вполне подходящим числом. О чем думал? Немного о погонах, примерно столько же о коньяке. Наверное, следовало бы о симметрии. Вот такая получилась мысленная настойка: погоны на коньяке. Случись кукле быть хотя бы частично одетой, мне бы и в голову не пришла столь провокационная по сути идея. Помню, озадачился: неужели голый зад и в самом деле соблазн?

      «В художественном смысле, исключительно в художественном. Как полотно, как холст, как арт-объект…» – нашелся ответ.

      Никогда раньше такой вопрос меня не тревожил. Уверен, что не потревожит и впредь.

      «Оскорбительно? Да брось!» – оппонировал я сварливому человечку внутри себя. При этом недоумевал: с чего этот «тип», с его тягой выступать мизантропом, вдруг решил пополнить ряды радетелей такта? Как вообще он – дух от плоти моей, по природе разнузданный циник – за считанные часы умудрился выродиться в двуличную скотину. Совестить он меня вздумал!

      «Позволь заметить, – ответствовали мне, – что ты и есть скотина двуличная. А я, любезная моя оболочка, всего лишь одно из двух лиц, не более того».

      «Засчитано, – вынужденно признал я, стараясь не злиться на откровенную издевку. – А теперь проваливай! Не порть настроения. Видишь… – человек весь в творчестве».

      Не злиться не получилось. Но на язвительное: «Тоже мне, челове-ек!» – я не откликнулся. С нарочитой тщательностью