Идентичность. Леонид Подольский

было. Не как в интеллигентной, вальяжной Москве… В столице Андропов с Бобковым²⁵⁸ играли с диссидентами в кошки-мышки, профилактировали, запрещали-разрешали-угрожали-предупреждали-наказывали-высылали, использовали кнут, но и пряник тоже… интеллигентная публика, интересовались искусством… Даже Сталин был известный театрал и читатель… Казнил, не без того, но любил и садистские игры… С той же Ахматовой, взяв сына в заложники, играл… Кот Сосо… С Пастернаком разговаривал, вроде бы жалел Мандельштама… Казнил, но и покупал с потрохами… Сталинские премии, гонорары, тиражи, дачи… А этот, солдафон, просто мочил… И в Москве уже по всей стране придумал – облавы. Особенно почему-то в банях и кинотеатрах. Хотя… и на рынках бывало, и даже на улицах. «Почему не на работе?» Недолго продолжалось… Перестарался. Но, странно, многим нравилось. Рабы… Маркиз де Кюстин²⁵⁹ как в воду глядел…

      Как-то в Институте, еще до Андропова – тоже надумали наводить порядок. Мол, опаздывают, слишком долго спят. Ах, с каким восторгом бельевщицы, уборщицы, санитарки ловили научных сотрудников. Прямо триумф пролетариата. Локальная классовая война. А ведь вроде были спокойные, приветливые женщины. А тут солдафон…

      …В Институте в самом деле ходили в баню. Гена Ларионов, старший научный, обычно собирал компанию по пятницам. В Сандунах в то время было свободно. Как бы историческая ниша между роскошным купеческим прошлым и блистательным милицейско-бандитским будущим. Однако много ли советскому человеку надо? Мылись, пили Жигулевское пиво, а бывало – покрепче, но редко, играли в шахматы, потом возвращались и, бывало, сидели в Институте допоздна. И в тот раз то же самое. Гене советовали: «воздержись». Но он ни в какую: традиция. «Не унижусь до такого рабства, чтобы прятаться. Мне гебня не указ». Пошли, как всегда. И их там застукали. Как раз оказался день рождения у кого-то и они, конечно, выпили. Не сильно, но все же был Гена слегка возбужден. Веселенький, тепленький. Сидят в простынях, играют в шахматы. А тут – э т и. И кто там на самом деле был пьяный? Потом говорили, что те. Стали простыни срывать, чтобы сфотографировать голеньких для газеты. Вроде городской «фитиль» или даже киножурнал. Красненькие книжки суют, фотограф с камерой. Одним словом, драка. Врезал Гена кому-то по первое число, с книжечкой. Завели уголовное дело. Хотели то ли антисоветчину впаять, то ли злостное хулиганство. В общем, закрутились жернова, уж что-что, а портить людям жизнь у нас умели. Гена не сел, но получил два года условно. Кто-то с волосатой рукой у него был, вытащил, но из Института пришлось уйти. Сначала врачом работал, потом куда-то устроился, потерялся на время из вида.

      Всплыл Гена уже в девяностые одним из лидеров «Дем. России». Потом уехал в Европу…

      Вот так и освободилась ставка. К тому времени докторская у Леонида окончательно зашла в тупик. Отдел трещал по швам, люди разбегались, а сам Минскер ждал, когда опять начнут выпускать. Вместо Андропова уже был у власти Черненко.

      Леонида