Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов

от кабинета директора располагалась просторная и светлая учительская, прямо посреди которой стоял длинный раздвижной стол с рядом мягких стульев вокруг него. Ещё дальше, всего через пару шагов, у кабинета алгебры, а немного позднее-информатики, в полусумраке угла, на стене висело, написанное от руки и плохо разбираемое мною из-за слабого зрения, расписание уроков. Для уточнения занятий на следующий день я всегда старался выбирать такой момент, когда у расписания отиралось как можно меньше народу, ведь мне требовалось почти уткнуться носом в закрывающее его стекло. Только так я мог хоть что-то разобрать.

      Далее, коридор, ведущий к чёрному входу, поворачивал вправо, минуя канцелярию, со, стучавшей по клавишам печатной машинки, секретаршей, похожей на героиню Ахеджаковой из «Служебного романа», лаборантскую кабинета физики, где, помимо всего прочего, имелся киноаппарат, и сам кабинет физики. Не совсем обычный, надо сказать, кабинет, т.к. перед доской здесь возвышался своеобразный помост с четырьмя партами, обращёнными к аудитории. В дальней стене класса располагалось небольшое, закрывающееся из лаборатории на крючок, квадратное фанерное окошечко для демонстрации учебных кинофильмов. На окнах кабинета, с внешней стороны, стояли решётки, что в то время являлось редкостью, а сами окна, в случае киносеанса, задёргивались тяжёлыми синими портьерами, висевшими на, прикреплённых под самым потолком, гардинах. Классная доска имела не обычный коричневый цвет, а непривычный тёмно-зелёный. Над доской, у самых антресолей, болтался белый экран в виде свёрнутой трубки, в случае сеанса разворачиваемый вниз. К каждой парте были подведены провода, а на столах имелись электрические розетки, правда, не подключённые к сети. За все годы учёбы я не припомню случая, когда бы мы ими пользовались. Они просто занимали место, мешая раскладывать на парте учебники и тетради.

      Иногда здесь демонстрировали фильмы не по физике, а, например, по литературе, плохие, чёрно-белые копии отдельных сцен из «Войны и мира» Толстого, «Шинели» Гоголя, его же «Записок сумасшедшего», ролики по гражданской обороне и военному делу, по химии, географии, биологии, истории, т.е. почти по всем предметам. Мы любили эти сеансы, но, к сожалению, проводились они не часто, зато сопровождались таинственной атмосферой тёмной классной комнаты, звуком стрекотавшего за стенкой аппарата и возможностью, не таясь, смотреть, развернувшись боком, в свете узкого луча, в сторону соседнего ряда, на ту девушку, что я обожал. Кроме того, темнота позволяла плевать жёваной бумагой из трубочки, стрелять бумажными пульками из рогатки, писать записки. И всё это-без опаски быть пойманными, схлопотать запись в дневник и получить взбучку от родителей за подобного рода безобразия. Мне, и нравился, и одновременно, не нравился кабинет физики; нравился, если нас отправляли в него на просмотр кино, а не нравился в случае проведения обычного урока