Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов

утешение и радость в вине, впрочем, как и его жена, Галя, после смерти мужа лечившаяся, некоторое время, от алкоголизма. Сам Равёнок мог пить неделями, приходя и занимая у бабушки денег, нагло разваливаясь на стуле, за столом у окна, и дымя вонючей «Примой» Подобный образ жизни на протяжении многих лет не мог пройти даром и спустя некоторое время после выхода на пенсию, Ваня Равёнок загнулся от рака. Не спасли его и самые лучшие московские доктора, к которым обращался старший сын, занимавший тогда уже немаленькую должность в столичной милиции. Перед смертью Равёнок распух, как будто то зло, что когда-то поселилось в нём и смогло причинить людям столько горя, теперь грызло изнутри его самого, пытаясь вырваться наружу. Уколы обезболивающего почти не действовали, и порой он кричал от боли целыми сутками, сводя с ума жену и младшего сына. Узнав эти подробности, я безо всякого злорадства подумал, что жернова Господа мелют пусть медленно, но зато верно.

      Через несколько лет после смерти Ивана мама рассказывала, что, когда жить ему уже оставалось всего около недели, она заходила его проведать, в надежде, что тот раскается, попросит у неё прощения, или, хотя бы, намекнёт на признание своей вины. Однако, даже на смертном одре он ни словом не обмолвился о том, что совершил, и, по-видимому, ни о чём не сожалел, по крайней мере, не дал никакого намёка на это. Что он сам думал обо всём случившемся давным-давно, заходясь в крике от раздирающей его боли, и понимая, что скоро жизнь для него, прожитая таким образом, закончится, мне неведомо.

      И, наверное, никому.

      20. Prelude and Fugue No.20 in a minor, BWV.865

      «Честная конкуренция позволила невидимой руке рынка переманить Буратино Карловича Поленного в нашу компанию «Негоро Интерпрайзис», вырвав его из цепких лап преступного сообщества К. Базилио и Л. Алисы.

      Себастьян Перейро. «Торговля идёт лесом»

      Все упомянутые выше события запомнились мне гораздо лучше, нежели первые годы учёбы в школе. Вероятно, связано это с их особой для меня важностью, значимостью и эмоциональной окрашенностью. Не исключено, что дело здесь даже не только в том, с какой точностью я сам запомнил произошедшее. Не один раз я слушал описание трагедии в исполнении мамы и бабушек, и моё детское воображение живо рисовало мне сцены происходящего. Память людская удивительно лабильна, и при определённых усилиях реальность прошлого может быть подменена одной из его версий, что справедливо, как для отдельного человека, так и целого человеческого сообщества, не говоря уж о государствах. Однако, если подмена личной памяти человека может привести к драмам локального характера, касающихся непосредственно его самого, семьи, родственников, то, чем шире охват подобной манкуртизации, выходящей на уровень человеческих сообществ, государств, тем страшнее её последствия, и в пространстве, и во времени.

      Из осени второго года обучения мне запомнился эпизод, как наш класс после уроков собирал для коллекции опавшие с деревьев листья,