Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый. Нелли Шульман

библиотеке:

      – Дама в бордовом жакете, и каракулевой шапочке. В пять вечера, в вестибюле. Она придет с New York Post, завтрашним номером… – Мэтью криво записал, на том же конверте: «Брклн. Пб. Биб, 17.00». За сохранность материалов он не беспокоился:

      – Дебора никогда не полезет в чужие вещи. Она понимает, что от меня зависит ее дальнейшая судьба, судьба ее сына… – закинув руки за голову, он хмыкнул:

      – Долго она с кофе возится. Или перечитывает, утирая слезы, так называемые письма мужа? Ничего, я ее утешу, сейчас и начну… – Мэтью не сомневался в успехе будущего запуска:

      – Тарелка вырвется в космос, но СССР, пользуясь моими сведениями, отправит аппарат в стратосферу раньше Америки. Хоть бы пришлось кузину саму туда посадить… – судя по данным от товарища Нахума, Ворона пока била баклуши:

      – Просто я еще не приехал в Москву, – Мэтью раздул ноздри, – при мне она быстро заработает. И пропавшую внучку дяди Александра я тоже найду… – такое задание поступило из Москвы, – оказывается, товарищ Нахум, до войны, именно ее мне сватал. Предательницу отыщут и расстреляют, как и Князеву. И вообще, мне никто, кроме Деборы, не нужен… – на него пахнуло тревожным ароматом горечавки. Она держала поднос:

      Темно-красные губы улыбнулись:

      – Прости. Я звонила на Истерн-Парквей, к ребе. С Аароном все в порядке… – поднявшись, Мэтью забрал кофе:

      – Разумеется, ты беспокоишься за мальчика. Садись, садись, пожалуйста… – он устроил Дебору к себе на колени:

      – Я скучал по тебе, так скучал. Возьми шоколад, обними меня… – Мэтью повернул рычажок. Серебристое, нежное сопрано наполнило гостиную:

      – Ah! —

      Je veux vivre

      Dans le rêve qui m’enivre;

      Ce jour encor,

      Douce flame…

      Он целовал горячие, сладкие губы:

      – Словно пламя. Ты сама, словно пламя, Дебора….

      Уютно свернувшись в плетеной корзинке, Ринчен грыз косточку.

      На прибранной кухоньке стояла тишина. На полке, над жестяной раковиной сверкала вымытая посуда. На стене прикрепили еврейский календарь, в простом, черно-белом, издании. Пятницы отмечали снимком горящих свечей, серебряного бокала, прикрытой салфеткой халы. На расшатанном столе, в деревянной хлебнице лежали аккуратно нарезанные, румяные куски плетеной буханки. Зазвенела ложечка в чашке, пес поднял голову:

      Меир улыбнулся:

      – Ешь, ешь. Все в порядке, дети спят… – кухня была маленькой. Не вставая с табурета, приоткрыв дверь, он прислушался. Дети, действительно, спали.

      После ужина Аарон показывал Еве еврейские буквы. В пять лет племянник бойко читал и писал:

      Поднявшись, распахнув форточку в сырой мрак, Меир чиркнул спичкой:

      – Ребе с ним лично занимается. Они, как положено, начали с Торы… – в ешиве, как тоже было положено, для скорбящих, мистер Фельдблюм изучал трактаты Мишны.

      Меир, мимолетно, подумал, что за годы войны не потерял ни привычки