Зимопись. Книга вторая. Как я был волком. Петр Ингвин

куда опустить ладонь, а куда ступню. Учитывая, как часто это приходилось делать, мозги получали невероятный опыт принятия решений.

      Я увидел, что напарница жаждет пооткровенничать.

      – Жалуйся.

      – Это невыносимо, приходится постоянно смотреть под ноги, – поделилась она новыми впечатлениями. – Точнее, под руки. А то в такое наступишь…

      – Я тоже не задумывался, каково лошадям и собакам.

      Через пару часов человолки что-то учуяли. Видимо, опасность. Насторожившись, люди-животные переглянулись, а вожак, привстав на задние конечности, в позе взволнованного суриката крутил головой. Краткий рык бросил стаю на деревья. Мы с Томой не умели лазить так быстро и так высоко. Нас втащили, наградив тумаками за нерасторопность, и все зависли, как обезьяны. Ни шороха, ни вздоха.

      Невдалеке проехал отряд царберов в десяток всадников. Золотые султаны колыхались, плащи развевались, из-под шлемов вглядывались в окружающее суровые лица. В том числе и в листву, ожидая нападения откуда угодно. Нас не заметили. А интересно посмотреть на схватку зверья с профессиональными солдатами. Посмотреть со стороны, конечно.

      Вообще, царберы – это хорошо. Мы с Томой ничего не знали о событиях, что последовали за сорванным Борзым и компанией планом по захвату башни. Если б местность находилась в руках рыкцарей, царберы не ездили бы столь малыми отрядами. Впрочем, кто знает. Вдруг получилось захватить других заложников, башня захвачена, а царберы теперь пытаются отбить ее. А если штурма не было – куда могла деться такая прорва разбойников? Куда-то же она делась.

      Когда опасность миновала, стая выждала еще сколько-то, потом начались осторожные перерыкивания и вопросительный скулеж тех, кто висел не в самых удобных позах. По сигналу вожака начался общий спуск. Я помог Томе спрыгнуть, приняв на руки и поддержав. Корявыми недочеловеками человолки двинулись дальше. С непривычки Тома быстро выбилась из сил. На нее рычали, грубо подталкивали. Я огрызался, а девушка очень старалась, не желая подводить ни себя, ни меня. Последнее было обидно: она убивалась ради меня. Это я мужчина, помогать и спасать должен я.

      – У меня руки скоро превратятся в сплошную мозоль и покроются коростой, – в очередной раз пожаловалась девушка, на ходу едва не откусив мне ухо.

      – Лишь бы не сердце, – красиво вывернулся я.

      Тома вздохнула и дальше двигалась молча.

      Целью похода оказалось поле некрупной, но чрезвычайно сладкой клубники. Или гигантской земляники. Не разбираюсь в сельском хозяйстве.

      Поле явно возделываемое, крестьянское. Стая налетела на него, как саранча. Жрали, хватая с грядок. Вытоптали больше, чем сожрали, и еще набрали, сколько смогли. Идею мешка мы с Томой подсказать не решились, вдруг использование предметов такое же табу, как ходьба на двух ногах или оставление жизни мужчинам-попаданцам у поклонников Аллы, не прощу ее и не приму. Мне и так не спалось из-за имевшейся материальной ценности – пращи на ноге. Загрязнившаяся, насквозь пропитанная потом, почти