Три креста. Григорий Александрович Шепелев

вы себя чувствуете? – весьма сухо осведомился он, взяв руку больной, чтобы посчитать пульс.

      – Ничего, – повторила утренний свой ответ Кочерыжка, откладывая айфон, – нога немножко болит, а так – ничего, жить можно.

      Виктор Васильевич огляделся по сторонам. Длинный коридор, наполненный красным закатным светом, в котором серо маячили две фигуры гуляющих пациентов, вдруг показался ему чужим. И это произошло впервые за двадцать лет, которые он проработал в этой больнице. Всё здесь иногда было постылым и раздражающим, но чужим – ни разу. И понял Виктор Васильевич, что он смотрит на всё глазами тощей блондинки, которая перед ним лежит, укрытая простынёй. Глазами, очень похожими на глаза измученного животного. Лишь сейчас он это заметил. И он спросил, стараясь унять дрожь голоса:

      – Вера Игоревна, вы знаете результат вашего анализа на реакцию Вассермана?

      – Конечно, знаю. Три плюсика.

      Её тон был ровным, улыбка – вялой, с оттенком острого нетерпения.

      – Вас лечили когда-нибудь от этой болезни?

      – Нет, никогда.

      – Вы только вчера про неё узнали?

      – Конечно, нет. Я знаю о ней давно.

      – Вы осознаёте свою опасность для окружающих?

      На её лице опять мелькнула улыбка. На этот раз она была мрачной.

      – Виктор Васильевич, я не очень люблю людей, которые слишком много думают о чужом здоровье – и нравственном и физическом. Я, конечно же, не о вас. Ведь вы этим занимаетесь лишь тогда, когда вас об этом просят.

      – Тогда ответьте на мой вопрос.

      – Конечно, осознаю. Как не осознать-то, если четыре часа назад по моей вине умер человек?

      – По вашей вине?

      – Ну, конечно! Он ведь послушал запись, которую сделала я.

      Мимо проходили больные. Дождавшись, когда они удалятся шагов на двадцать, Виктор Васильевич пригляделся к листу бумаги, который углом высовывался из-под подушки. На этот лист Кочерыжка выписала слова с диктофонной записи. Гамаюнов не знал об этом, но догадался.

      – Верочка, а вы мне послушать её дадите?

      – Оставить ваших детей сиротами? Ни за что!

      – Но я – не знаток древних языков.

      – Я где-то сегодня слышала эту фразу. Если не ошибаюсь, от старикашки, который умер.

      Со стороны ординаторской зазвучал торопливый топот. Это бежала по коридору Лена. Мчалась она к операционной, где её ждали уже анестезиологи и Петрович.

      – Ленка, до завтра! – крикнул ей вслед заведующий.

      – Счастливо, Виктор Васильевич! Привет дочкам! Привет жене!

      Кочерыжке вдруг почему-то сделалось весело. Не успела Ленка исчезнуть за поворотом, как показались Лариса, Прялкина и Ирина. Они шли к лифту. Виктор Васильевич с ними так же тепло простился. Сгущались сумерки. Две дежурные медсестры, включив в коридоре свет, направились к процедурной, чтоб наполнять шприцы для инъекций. Обе они с удивлением посмотрели на Гамаюнова, почему-то не торопившегося домой.

      – Но вы-то намерены раскрыть тайну? – вновь