.

сотрясали Россию.

      В Никоновской летописи читаем о море «по всей земли Русской» 1423 году. И симптомы указываются – кровохаркание и припухание желёз.

      Из летописей также можно узнать, что в том же году псковский князь Федор, из боязни заболеть, бежал в Москву.

      Бегство не спасло. Умер в стольном граде.

      С 1427 по 1442 год не упоминается об эпидемиях.

      Но в 1443 году в Пскове опять чума. Затем затишье.

      А в 1455 году снова говорится про «мор железою» теперь уже и в Новгороде. Заметим, с вектором движения на северо-восток, в важские и двинские земли.

      (Мор начался в Опочском конце Новгорода, от некого Федорка, приехавшего из Юрьева, говорится в летописи.)

      Следующее описание повальной болезни помечено 1478 годом. Эпидемия охватила татарское войско под Алексиным. «Бог, милуя род христианский, посла смертоносную язву на бусурман, начаша понапрасну умирати мнози в полцех их…».

      В 1507 году чума опять свирепствовала в Новгороде и держалась, по летописям, три года. Погибло 15 396 человек.

      В интересующие нас времена, в 1538 году, в Пскове только одна «скудельница» (обширная, глубокая могила) приняла 11 500 зачумлённых.

3

      Звался возница Прозором.

      Истинно имя было дано «от взора и естества» младенца при появлении на свет Божий.

      Видать, пучеглазеньким и родился. Потом и вовсе зраки навыворот вышли, словно у коня.

      Всю дорогу был Прозор говорлив, но чем дальше, тем более подозрительно для Матрёны – как-то и не рьяно, и не пьяно.

      Для ночёвки сушняк собирал, ссекал искры в горсть, хлопотал с ужином, а голова всё на сторону.

      Взглядом шарил вокруг – и каждый раз мимо Матрёны.

      Или вдруг истаурится, будто что-то вспоминает.

      Она уж заподумывала, не умом ли он тронутый от горя. Было отчего. Схоронил долматовский подьячий Прозор всю семью.

4

      Похлебали болтушки.

      Матрёна вызвалась посудину мыть в ручье.

      Вернулась, а Прозор уже оглоблю на дугу поставил и укрыл веретьём.

      Лица не видать в темноте. Слышно, как отхлебнул браги из меха. Кликнул Матрёну к себе под бок.

      – Замёрзнешь!

      – Тепло мне.

      – К утру проймёт.

      – Я тут у огня.

      – Али меня опасаешься?

      – Нет, ничего.

      – Не бойся. В дороге и отец – товарищ.

      – Спасибо, дяденька.

      – Ну, лезь под опашень. А я под кожухом, отдельно.

      – Меня и под приволокой не знобит…

5

      Под утро, когда лес подрезало инеем, Матрёна не выдержала и юркнула в меховое укрытие.

      Согрелась, уснула.

      А проснулась от того, что на ней мужик лежал. Крепким дегтярным духом шибало в нос. Кислая борода лезла в рот. Щекам было щекотно, а тело разрывалось.

      Прозор шептал горячей скороговоркой:

      – Успевай, девка. Везде мор. Кто знает, живы ли будем завтра.

      – Не надо бы мне, дяденька.

      – Надо, надо! Не маленькая. Не я, так кто другой найдётся. А я тебя, слышь, живы будем – под венец поведу. Девка ты ягодка. Веком таких не видывал…

      – Не надо бы, дяденька.

      – Надо,