Красный закат в конце июня. Александр Лысков

намотал на деревянную спицу в бревенчатой стене. Остатки сена вывалил под морду снурово якутёнка. Укрыл трудягу дерюгой.

      А ухо Геласия под шапкой давно уже было навострено в сторону базарной площади.

      – Шумят христиане. Небось, все в барыше?

      – Нажитки жидки, – ответил стражник. – Прибытки не прытки.

      – Ну, так ведь лежачий товар всё равно не прокормит.

      – Оно так. Только на торгу деньга проказлива.

      Пообдёрнулся мужик после дальней дороги, пообчистился. Всё на нём ладно: и шапка бобровая, и кушак тканый с кисточками.

      Боевито повёл плечами. Помял лицо от бровей до бороды, как бы вылепил на нём новое, подходящее для дел выражение.

      И направил лапти в сторону торжища.[77]

13

      Святки. Начинай грешить сначала.

      Даже позорный столб на базарной площади Важского городка нынче был облит льдом, и на самом верху висят бублики хомутом в награду ловкачу.

      Слышится говор, смех, перекличка носячих.

      – Сбитень горячий – пьёт приказной и подъячий.

      – Патока с имбирём. Варил дядя Семён. Арина хвалила. Дядя Елизар пальчики облизал…

      Ехал Геласий по лесам один как перст, в страхах и сомнениях. А здесь на торжище среди народа враз правдой и смелостью проникся. У самого присловье с языка срывается:

      – Кто в лён одет, доживёт до ста лет!..

14

      Не одна сотня таких как он одиночек с Шеньги и Паденьги, с Тарни и Леди, а то и из самих Холмогор составляли рождественские торги в Важском городке 1526 года.

      Отдельно сидели кожевники, вощары, салотопы, железняки.

      У самого воеводского двора на виду – а «насиженное место – полпочина» – расположились меховые лавки со своим зазывом и толкованием.

      – Бобра на спину – лисицу на подклад!

      – Медведь быка дерёт. И тот ревёт, и другой ревёт. Кто кого дерёт – сам чёрт не поймёт! Из одной шкуры – и шуба тебе, и воротник!

      – А вот белки – не для тепла, так для красной отделки!

      Тошнотворной сладостью несло от дегтярного стана: горками были сложены здесь двухведёрные бочонки со смолой.

      Слюдяной привоз играл на солнце радужными разводами.

      Железные прутья были воткнуты в снег; казалось, сама земля ощетинилась. А полосы для ошиновки колёс только тронь – закачаются и зазвенят.

      Мороженая рыба в кучах, свежая – и с душком.

      Слепки воска на дерюге словно пушечные ядра.

      Соль, птица, сало… Товар из дальних краёв, дивный, дорогой…

      А на окраине – изделия свойские. Расторопные мужики из ближних деревень приволокли на лошадках, а то и на чунках, да могли и на загорбках, лапти, горшки, муку, шерсть, лён.

      Оглобли у саней задраны вверх, чтобы не мешали движению народа. На концах оглобель – образцы товара (реклама!), далеко видать.

15

      Место для себя Геласий высмотрел подле кожевников. Оставалось заплатить «явленое», получить ярлык и перетащить товар на торжище. У мытного двора он расспросил хмельных мужиков, где найти Мишку – «не беру лишку».

      – Известно где. В корчме, – пояснили

77

Если бы он приехал летом, то потребовали бы ещё: побережное, перевозное, мостовщину, костки (за проводника).