Женщины прощают первыми. Генрих Генрихович Кранц

интонациями. – Я скоро…

      Счастливый муж прыжками понесся к двери. Я озадаченно смотрел на Ирину Петровну.

      – Ну, теперь поняли? – улыбаясь, спросила она.

      Разумеется. Теперь я на все смотрел другими глазами. И прежде всего, на нее саму. Я улыбался.

      – Вот оказывается, каков он – ваш спасательный круг. Кстати… – от неожиданности подобной развязки я осмелел. – А как же одноклассники – Леша и Витюша ? Получили отставку?

      Ирина Петровна покачала головой.

      – И ничего вы не поняли…Спасательный кругом были те самые восемьдесят долларов. На них я пригласила случайных знакомых сыграть роль одноклассников. А что? – она засмеялась. – По тем временам, это были не такие уж и малые деньги. Вполне достаточные для устройства собственного счастья…

      Я молчал. Молчал, потому что снова плыл по бесконечной водяной дорожке, все глубже погружаясь в ее зеленоватую глубину. По-моему, на этот раз в бассейне не было дна. А может быть, я попросту до него не доставал.

      ГЛАВНАЯ РОЛЬ

      Я стою у окна с видом на Неву. Прямо передо мной Академия художеств с бессменными сфинксами на посту, слева мост лейтенанта Шмидта. Бедный лейтенант, теперь его помнят только благодаря мосту. Слава Богу, не худший способ просочиться в вечность. Мне нравятся наши мосты. Они те же сфинксы , только разрубленные пополам. Выгнув прямые спины, положив чугунные лапы на гранитные набережные, они дремлют днём, а ночью раздваиваются, чтобы пропустить сквозь себя вереницу кораблей.

      Я тоже раздваиваюсь. Нет, даже растраиваюсь – между Митькой /сыном/ ,Матвеем /любимым и по совместительству отцом Митьки/.Третья сторона моего жизненного треугольника называется Казимирой Львовной. Ей восемьдесят шесть, она вдова известного художника Марцинковского. Четыре года назад знаменитый абстракционист почил в Бозе и теперь имеет возможность проверить, есть ли в раю то буйство красок, которое он так любил в своей жизни .То, что он в раю, для меня ясно, как дважды два. По словам Казимиры Львовны , Господь сотворил землю только для того, чтобы художнику Марцинковскому было легче с натурой. Для Казимиры Львовны покойный муж – источник бесконечной страсти. Когда она начинает говорить о нём, я боюсь, что её хватит кондрашка. Щеки розовеют, губы двигаются, как два дождевых червя, убегающих от опасности, седенькие букли разматываются рулончиками фольги. Особенно она злится, когда вспоминает некого Джеймса Когана, нью-йоркского критика, выпившего из Марцинковского не один литр его замечательной, кипящей крови. Коган тоже умер, но значительно раньше, в семьдесят девятом, когда мне было два года. Теперь Коган и Марцинковский перенесли свою художественную тяжбу на облака. Хотя, нет. Коган за свою вредность и нелюбовь к художнику отправлен в ад. Во всяком случае, в это свято верит вдова художника Марцинковского.

      Невзирая на свою почти неизмеримую любовь к покойному мужу, Казимира Львовна не торопится к нему. Более того, после семидесятилетнего пребывания за границей, бывшая петербурженка Казя Марцинковская вернулась на родину. Простится с пенатами. И вот уже четыре