Алгоритм страха. Ноэми Норд

рукой и шепнула:

      – Ты хорошая девочка. Красавица, умница. Папа тебя любил больше, чем меня.

      – Неправда, он тебя любил больше жизни!

      – Обещай никогда не уходить в город.

      – Я могла бы найти отца.

      – Нет! Жди. Если не сообщили о смерти, значит вернется.

      Как долго мы его ждали!

      Десять лет!

      И вот, наконец, первая весточка о нем.

      * * *

      Без трех минут полдень. Я на месте обещанной встречи.

      Здесь, как всегда в будний день, мало прохожих.

      Практически никого. Пустота.

      Казни состоялись в прошлую пятницу. Страдальцы на крестах уже отмучались и окоченели. Тела высохли под солнцем, не успев разложиться.

      К ним не разрешают прикасаться, пока ветер сам не скинет иссохшие члены с крестов.

      Останки отступников лишены права на захоронение по обряду. Они прокляты и преданы общественному поруганию.

      Каждый прохожий обязан выразить презрение трупу, швырнув в него камень.

      Стражи бдительно следят за тем, кто не наклонится за булыжником.

      Таких упрямцев, как правило, вскоре находят здесь же на свежих кольях, и родичи, пришедшие проститься, обязаны плюнуть на униженное страданием тело.

      Раздался шум, мальчишеский смех.

      Компания пацанов с затычками в ушах пронеслись на скейтбордах.

      Они с пронзительным гиканьем принялись выписывать восьмерки и круги между постаментами с распятьями, заглядывая в мертвые лица.

      – Гляди! Гляди! – закричал пацан в полосатой бандане, показывая пальцем на свежий труп, насаженный на кол. – Это наша соседка.

      Чугунная арматура проползла вдоль позвоночника совсем юной муззии, прорвав кожу над лопаткой. Голова свесилась на грудь, ветер лениво покачивал обвисшие пряди, засохшие, как кисти маляра, окунутые в бурую краску.

      – Ее казнили шесть дней назад. Знатное было зрелище! Весь район пришел на это посмотреть.

      – Вот, зараза!

      Парень нагнулся поднять булыжник.

      – Сдохла! – юнец кинул в голову трупа камень. – Так и надо! Жаль, что быстро умерла. Если бы я мог, оживил бы и снова казнил. А потом еще раз! И еще!

      – Я бы тоже так сделал, – поддакнул малыш.

      – А в чем ее прегрешение? – рядом, притормозил еще один мальчик.

      – Эта шлюха убежала от мужа с астрономом, вон с тем, – парень показал на тело, насаженное на кол с другой стороны площади.

      – Будь проклят, вор! – в сторону мученика полетел увесистый булыжник. Но мученик, хотя еще был жив, даже не шевельнулся.

      – Он еще дышит.

      – Это хорошо, пусть дольше помучается.

      – А зачем им надо дольше мучиться?

      – Это надо нам, а не им.

      – Эх, жаль, что блудница умерла раньше вора! Видел бы ты, как они тянули друг к другу руки и вопили: «Прости меня!», «Нет, ты прости!», «Любимая!», «Любимый!» Жаль что с них кожу не сняли.

      – Кожу? Ишь, чего захотел! Кожу снимают не за секс, а за политику.

      – «Измена мужу – и есть политика», – так сказал вещатель.

      Старший