Русский ад. Книга вторая. Андрей Караулов

совсем небезразлично, какие отряды (я об интеллигенции) пришли под наши знамена. И – кто в этих отрядах.

      – Простите… – смутился Борис Александрович. – Дело в том, что Бог есть…

      – Кто скажет об этом наверное? – усмехнулся Бурбулис.

      – Я скажу. Бог есть и велик тем, что у Бога нет мертвецов. Люди рождаются не для того, чтобы всего через несколько десятков лет стать мертвецами, люди – не звери, каждый человек слишком сложен, слишком уникален, чтобы в конце концов стать мертвецом…

      Бурбулис усмехнулся:

      – Ну, это ваша точка зрения… Митрополит Кирилл, кстати, говоря, у нас член комиссии по Госпремиям…

      – А мне другая и не нужна! У Канта пять доказательств бытия Божьего. Я предлагаю вам… еще одно доказательство. Очень простое. У меня в режиссуре есть духовный брат – Гога Товстоногов. Мы с ним очень дальние родственники. Гога – заядлый атеист. Упрям, как никто. Но даже Гога согласился, что если Лука, Матфей и другие евангелисты, жившие в разных концах света и даже не знавшие друг о друге, писали о Небожителе, о фактах, одним языком…

      – Кстати, Товстоногов нас поддерживал… – заметил Бурбулис. – На заре демократии.

      – Разве вас кто-то не поддерживает? У нас в театре вас все поддерживают. И в Большом поддерживают.

      – А мы всех и приглашаем, мэтр, в новую жизнь. Двери открыты. Михал Сереич полагал, как вы знаете, что обновление можно в СССР осуществить в рамках существующей социалистической модели, Борис Александрович! Беда в том, что он так и не сумел преодолеть наглые советские стереотипы. И поэтому с Горбачевым покончено.

      Но есть, скажем, – Бурбулис встал и прошелся по кабинету, – Распутин и Бондарев. Их «Слово к народу». Манифест ГКЧП. С таким народцем нам не по пути. Их время закончилось. И я заявляю: тем, кто идет к нас, двери открыты! И открыты, конечно, наши сердца. Мы никогда не забудем, Борис Александрович, что в переломный момент, когда Михаил Горбачев покидает политическую сцену, именно вы предложили нам свою руку. А Горбачев, маэстро, ушел авсегда – вместе со страной, которую он чуть не погубил…

      – А разве СНГ строится сейчас не по образцу СССР? – изумился Борис Александрович. – Ну, разъехались по отдельным квартирам, подумаешь… Сердце-то у нас одно!

      – По секрету? – засмеялся Бурбулис. – У СНГ нет (и не может быть] ничего общего с СССР. И сердца, слова богу, тоже разные.

      – А что тогда… это СНГ?

      – Честно? А я и сам не знаю, господин режиссер! И никто не знает, – засмеялся Бурбулис. – Мы придумали СНГ, чтобы смягчить у народа боль от развала Советского Союза. Ну, а если официально, я говорю: двенадцать независимых друг от друга стран, каждая – со своей самобытной культурой, с собственным политическим лицом, своей экономикой и своими Вооруженными силами…

      Бурбулис смеялся как-то по-бабьи, ехидно, как бы исподтишка.

      – Позвольте, – поднял глаза Борис Александрович. – Но вроде бы декларировалось что-то другое…

      – Политики, дорогой мэтр, как женщины, – Бурбулис все