Князь Пустоты. Книга третья. Тысячекратная Мысль. Р. Скотт Бэккер

лишь испытывает, – продолжал Келлхус, – но не разрушает.

      – Ты сказал «некоторые», – сумел наконец выговорить Ахкеймион. – А что с остальными?

      Краем глаза он видел, что лицо твари собралось, как сжатый кулак.

      – Они подобны тебе, Акка. Они предаются не Богу, а себе подобным. Мужчине. Женщине. Когда один предает себя другому, не нужно оберегать гордость. Это выше закона, здесь нет правил. А страх разрушения есть всегда, даже если в него и не веришь по-настоящему. Любящие ранят друг друга, унижают и бесчестят, но никогда не испытывают, Акка. Если они по-настоящему любят друг друга.

      Тварь билась в цепях, словно зажатая в незримом гневном кулаке.

      Внезапно в голове Ахкеймиона как будто зажужжали пчелы.

      – Зачем ты мне это рассказываешь?

      – Потому что ты цепляешься за надежду, будто она испытывает тебя. Но это не так.

      На одно безумное мгновение ему показалось, что на него огромными испытующими глазами смотрит Инрау или юный Пройас. Ахкеймион ошеломленно заморгал.

      – Так, значит, вот что ты хочешь сказать? Она убивает меня? Ты убиваешь меня?

      Тварь издавала какие-то хрюкающие звуки, словно совокуплялась. Железо скрежетало и звенело.

      – Я говорю, что она все еще тебя любит. А я просто взял то, что мне дали.

      – Так верни! – рявкнул Ахкеймион. Его трясло. Дыхание разрывало ему горло.

      – Ты забыл, Акка. Любовь как сон. Любовь не добудешь силой.

      Это были его собственные слова. Он сказал их в ту самую ночь, когда они впервые сидели у костра вместе с Келлхусом и Серве под стенами Момемна. К Ахкеймиону вернулось изумление той ночи – ощущение, что он обрел нечто ужасающее и неотвратимое. И глаза, похожие на лучистые драгоценные камни, втоптанные в грязь мира, смотрели на него поверх языков пламени – те же глаза, что взирали на него сейчас… Но сейчас их разделял иной огонь.

      Тварь взвыла.

      – Было время, когда ты блуждал, – продолжал Келлхус. В его голосе таились отзвуки грозы. – Было время, когда ты думал: нет смысла, есть одна любовь. Нет мира, есть…

      И Ахкеймион услышал свой шепот:

      – Только она…

      Эсменет. Блудница из Сумны.

      Даже сейчас его взор горел убийством. Он опускал веки и снова видел их вместе: глаза Эсменет распахнуты от блаженства, рот открыт, спина выгнута, кожа блестит от пота… Стоит сказать слово – и все будет кончено. Стоит начать Напев – и мир сгорит. Ахкеймион это знал.

      – Ни я, ни Эсменет не можем освободить тебя от страданий, Акка. Ты сам разрушаешь себя.

      Эти обезоруживающие глаза! Что-то внутри Ахкеймиона сжималось под его взглядом, заставляло сдаться. Он не должен смотреть!

      – О чем ты говоришь! – воскликнул Ахкеймион.

      Келлхус стал тенью под рассеченным ветвями солнцем. Потом он повернулся к твари, корчившейся на дереве, и его лицо высветили яркие лучи.

      – Вот, Акка. – В его словах была пустота, словно они – пергамент, на котором Ахкеймион мог написать все, что угодно. – Вот твое испытание.

      – Мы