По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918. Я. Е. Мартышевский

вам доложить, ваше благородие, по соше нельзя итти, «он» очень бьет из пулемета.

      Мы отошли от шоссе немного в сторону и пошли полем. Действительно, не прошло и несколько минут, как затрещал австрийский пулемет и пули завизжали вдоль шоссе.

      При бледном свете молодого месяца смутно вырисовывались очертания разрушенной деревушки впереди, на окраине которой проходила наша позиция. То там, то сям чернели воронки от снарядов; валялись оборванные австрийские ранцы, консервные баночки и какие-то окровавленные, засохшие тряпки. Ружейные выстрелы довольно часто хлопали, казалось, совсем близко. Изредка около самого уха взвизгнет шальная пуля. Некоторые из них, пролетая в стороны, протяжно посвистывали: «Шс-с-и-у-у…» Другие, ударившись о землю, рикошетировали и звенели как струна. Я прислушивался к этим предательским нежным звукам, каждый из которых нес с собой смерть.

      Вскоре мы подошли к разрушенной деревушке, которая была расположена в стороне от шоссе. Среди развалин сиротливо стояли деревья с осыпавшимися листьями. Не доходя до края деревни, обращенного в сторону противника, мы остановились, и вестовой проговорил:

      – Здесь помещаются их благородие ротный командир.

      – Хорошо, спасибо, можешь идти.

      В тот же момент, вероятно, заслышав наш разговор, из ямы вылез человек в помятой серой солдатской шинели с погонами прапорщика. Молодое здоровое, почти юношеское лицо его сразу расположило меня к себе.

      – Вы, если не ошибаюсь, прапорщик Муратов? – приветливо проговорил я, протягивая ему руку. – Я назначен к вам командиром роты.

      Прапорщик Муратов встрепенулся и, взяв под козырек, пожал мне руку.

      – Вот хорошо! – воскликнул он с радостью, а то я прямо пропадаю здесь… Тоска такая одному. Да и командование ротой мне не по плечу.

      – Ну, вы сегодня геройски отбивались от австрийцев, вас командир батальона очень хвалил, – произнес я.

      Прапорщик Муратов сконфуженно улыбнулся.

      – Я тут ни при чем… У нас солдаты дружные… Я едва их удержал, а то они так увлеклись успехом, что повыскакивали из окопов и бросились вдогонку за австрийцами…

      При последних словах в ответ застучал как швейная машина наш «максимка»[8]: «Ту-ту-ту-ту-ту-ту…» – и пули с шумом, подобно водопаду, полетели на врага.

      Ружейные выстрелы участились. Пули взвизгивали около нас.

      – Пойдемте в нашу берлогу, как я называю эту яму, – проговорил прапорщик Муратов, а то, чего доброго, какая-нибудь шельма и подцепит. Обидно будет, не успел приехать на фронт и на тебе! Поезжай обратно, да еще если бы в настоящем бою ранили…

      По трем ступенькам мы спустились в землянку. Прапорщик Муратов осветил ее электрическим фонариком. Это действительно была ни больше ни меньше как самая обыкновенная яма. Дно ее было устлано соломой, а сверху она была покрыта жердями и досками, защищавшими от дождя. Яма была неглубокая, в ней можно было лежать и сидеть. С наружной стороны от пуль ее могли защищать

8

Пулемет системы Максима.