По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918. Я. Е. Мартышевский

шипением на невидимого пока еще врага.

      Тотчас по всему фронту, словно только и ждали этого сигнала, поднялась такая ружейная трескотня, что трудно было отличить отдельные выстрелы, а в воздухе стоял сплошной шум от летящих пуль, очень похожий на шум паровика, когда он выпускает пары.

      «Вот оно, начинается…» – подумал я.

      Через несколько минут заговорили наши батареи. Снаряды с диким воем проносились над нашими головами и с громом разрывались в нескольких сотнях шагов за нашими окопами. Австрийцы, вероятно, не ожидали с нашей стороны такого огня. Среди них поднялись какие-то крики. Трудно было разобрать, что это были за крики, может быть, они шли в атаку пьяные и кричали «ура», или это были крики раненых. Несмотря на такой адский огонь, они все же продолжали наступать, и уже видны были нестройные массы врага, смешавшегося под нашим убийственным огнем. В это же самое время начала бить австрийская артиллерия. Снаряды сверлили воздух в разных направлениях и рвались позади наших окопов. Вокруг стоял невообразимый ад от грома орудий, от взрывов снарядов, от ружейной и пулеметной трескотни.

      Я плохо понимал, что делается вокруг меня, я чувствовал себя каким-то жалким и беспомощным перед этой могучей разыгравшейся стихией боя. Все внимание, все мысли инстинктивно были сосредоточены на этих колыхающихся живых массах, которые то таяли, то снова сплачивались и, казалось, подходили совсем близко. Вдруг левофланговый пулемет внезапно смолк. Могло случиться, что или пулеметчик убит, или пулемет дал задержку. Сердце мое от ужаса сжалось. Участок около шоссе был важный, так как если бы австрийцы прорвали фронт в этом месте, то они угрожали бы захватом моста через Сан, то есть единственным путем отступления нашего полка. Австрийцы, ободренные тем, что наш левофланговый пулемет молчит, тесными колоннами возобновили наступление вдоль шоссе. Уже совсем светало, и хорошо было видно, как они устремлялись к нашим окопам, усыпая поле своими трупами. Наступал критический момент боя. Было очевидно, что одним оружейным огнем нельзя было отбить эти хлынувшие темные массы людей, которые как волна захлестнули все поле. Я терял голову. Гибель, казалось, была неизбежна. Все надеялся, что наш левофланговый пулемет снова откроет огонь, и готов был рвать на себе волосы. Но что было делать? Сзади глубокая река, впереди враг. Вдруг меня осенила счастливая мысль. Австрийцы, которые наступали против того места, где я стоял с пулеметчиком Василенко, приостановили свое наступление, так как не могли выдержать меткого огня Василенко, скосившего своим пулеметом несколько цепей. И в тот момент, когда на левом фланге у шоссе австрийцам оставалось до наших окопов каких-нибудь сто шагов, я приказал Василенко открыть фланговый огонь по австрийцам. Василенко мигом вскочил на бруствер, вытянул свой пулемет повыше, повернул его в левую сторону и открыл огонь… Одновременно со стороны шоссе, но только с участка соседнего с нами батальона, застрочил пулемет, наведенный тоже по этим густым массам врага. Австрийцы, таким образом, попали под перекрестный огонь, который