Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

кивнул.

      – Теперь я уже не так о них беспокоюсь. – Он прикрыл кастрюлю крышкой. – Мы их уже пристроили, – сказал он. – Одного Мейер заберет с собой в Румынию. Второго отдадут в детский приют в Локарно. Я знаю там одного человека, который за него заплатит. Старший покамест останется у Бернштейна.

      – Они уже знают, что им придется расстаться?

      – Да. Это тоже не слишком их пугает. Скорее они считают, что им повезло. – Розенталь обернулся. – Штайнер, – сказал он, – я знал его двадцать лет. Как он умер? Он выпрыгнул?

      – Да.

      – Его не вышвырнули?

      – Нет. Я был при этом.

      – Я услышал об этом в Праге. Говорили, что его вышвырнули. Тогда я вернулся сюда. Присмотреть за детьми. Я когда-то обещал ему это. Он был еще молодой. Всего шестьдесят. Не думал я, что все так получится. Но он немного свихнулся с тех пор, как умерла Рахиль. – Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. – У него было много детей. У евреев часто так бывает. Они любят семью. Хотя, в сущности, им не следовало бы ее иметь. – Он закутался плотнее в свою крылатку, словно его знобило, и показался вдруг очень старым и усталым.

      Штайнер вытащил пачку сигарет.

      – Как давно вы уже здесь, папаша Мориц? – спросил он.

      – Три дня. Нас один раз поймали на границе. Я перешел с одним молодым человеком, которого вы знаете. Он мне о вас рассказывал. Его зовут Керн.

      – Керн? Да, я его знаю. Где он?

      – Тоже где-то здесь, в Вене. Я не знаю где.

      Штайнер встал.

      – Попробую его найти. До свидания, папаша Мориц, старый бродяга. Бог ведает, когда увидимся.

      Он зашел в каморку, чтобы попрощаться с детьми. Все трое сидели на одном из матрацев, разложив перед собой содержимое чемодана. Мотки пряжи были аккуратно сложены в кучку; рядом лежали ремни, мешочек с шиллингами и несколько пакетиков с шелковыми нитками. Белье, ботинки, костюм и другие вещи старого Зелигмана еще оставались в чемодане. Увидев вошедших Штайнера и Морица Розенталя, старший непроизвольно прикрыл вещи руками. Штайнер остановился.

      Мальчик посмотрел на Морица. Его щеки раскраснелись, а глаза блестели.

      – Если мы это продадим, – сказал он возбужденно и указал на вещи в чемодане, – будет на тридцать шиллингов больше. Тогда мы сможем сложить все деньги и еще взять материю – шотландку, шерстяную ткань с начесом и чулки тоже – на них больше заработаешь. Я прямо завтра начну. Завтра в семь начну. – Он серьезно и очень напряженно глядел на старика.

      – Хорошо! – Мориц Розенталь погладил его по узкой голове. – Завтра в семь начнешь.

      – Тогда Вальтер не поедет в Румынию, – сказал мальчик. – Он может помогать мне. Мы продержимся. Тогда только Максу придется ехать.

      Трое детей глядели на Морица Розенталя. Макс, младший, кивнул. Он считал это правильным.

      – Посмотрим. Мы еще раз обсудим все это потом.

      Мориц Розенталь проводил Штайнера до двери.

      – Им некогда горевать, – сказал он. – Слишком большая нужда, Штайнер.

      Штайнер кивнул.

      – Надеюсь, мальчика не сразу поймают…

      Мориц