Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй. Нелли Шульман

сохраним великий, арийский дух… – гордо думал он, – мы спасли работы фюрера, научные труды о еврейском засилье, подшивки газет и журналов… – Макс, внезапно, понял:

      – Мы словно евреи. Римляне изгнали их со своей земли, они рассеялись среди народов, но сохранили нацию, язык и верования. Они унесли Тору, и так выжили… – он дернул щекой:

      – Ерунда. Нельзя сравнивать нас с евреями. Они слабаки, они покорно шли в сооружения… – Максу почудился шорох, за тяжелыми гардинами, в спальне сестры. Он вспомнил изящный очерк лица доктора Горовиц, неприятный блеск больших, голубых глаз, уверенное движение руки, всаживающей шприц, в его шею:

      – В прошлогоднем восстании евреи себя гранатами взрывали, вместе с немцами и силами Власова… – зять рассказывал Максу об уничтожении Варшавы, – нет сомнений, что мерзавка, жидовка, убила Гейдриха… – доктору Горовиц неоткуда было взяться в Патагонии. Макс не мог избавиться от мыслей о проклятом враче:

      – Она давно мертва, – успокоил себя группенфюрер, – например, сдохла в той же Варшаве. Стала дымом, как и все они… – Максимилиан считал, что ни сестра, ни Цецилия никакого отношения к еврейству не имеют:

      – Цецилия моя жена, мать моей девочки. Мужчина отвечает за воспитание детей, заботится о семье, о жене. Я ариец, и мои дети тоже арийцы. Цецилия, в душе, немка, а вовсе не еврейка. Ее сбили с толку, обманули, как Холланд обманул Эмму… – Макс лично отвез сестру на катере в госпиталь. По уверениям врачей, с другими обитательницами больницы столкнуться она не могла. До предполагаемой даты родов оставалась неделя, но доктора успокоили Макса. Схватки, скорее всего, были ложными, тренировочными. Эмма волновалась, он разрешил сестре остаться в больнице.

      – Ничего с ней не случится, там надежная охрана. Завтра с утра я туда сам съезжу, Адольф с солдатами погуляет… – Максимилиан не хотел, чтобы племянник проводил ночь один, пусть и с обслугой особняка.

      – Он малыш, сирота… – вздохнул группенфюрер, – и он испугался, когда Эмма боли почувствовала… – вернувшись из госпиталя, он сказал Адольфу, что все в порядке:

      – Не бойся, мой хороший, – ласково заметил Макс, – тетя Эмма полежит в госпитале и у тебя появится кузен, или кузина… – Адольф порылся в ящике с игрушками: «Я братику лодку отдам, дядя Макс».

      Игрушек на подводных лодках тоже не водилось. Макс купил деревянные лодки, куклы, фигурки овец и лошадей на субботнем рынке, в Ушуайе. Местные индейцы оказались не такими, какими их показывали в фильмах. По распоряжению покойного фюрера, до начала войны с США, в Германии крутили американские вестерны. В начале фильмов пускали написанный ведомством Геббельса текст, об угнетении белыми колонизаторами, исконного, арийского населения Америки. В кино индейцы, все, как на подбор, отличались высоким ростом, и широкими плечами.

      Макс на такую дрянь не ходил, предпочитая ленты запрещенного Фрица Ланга и Хичкока. Отто, несколько раз, затаскивал