Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй. Нелли Шульман

все в порядке… – спасенная в тоннеле метро пробирка благополучно пребывала в особом помещении, в морозильном шкафу.

      На острове, как и во всем Орлином Гнезде, поставили мощные генераторы. Денег Максимилиан не жалел. На счетах СС, оформленных на подставных лиц, в Швейцарии, и в Южной Америке, хранились огромные средства:

      – Моих личных богатств хватит моим правнукам, – довольно понял он, – и это если не считать коллекции… – Макс надеялся, в скором времени, вернуться в рейх:

      – Я молодой человек, мне всего тридцать пять, – весело подумал он, – Цецилия родит мне еще детей. Я найду моего старшего сына, чего бы мне это не стоило… – он подумал, что появление герра Холланда, в Орлином Гнезде, произошло бы, как нельзя, кстати:

      – Я с ним поговорю, по душам, насчет мальчика… – доиграв серенаду, Эмма начала новую сонату, – Холланд знает, где мой ребенок… – Максу было неприятно даже думать о мадам Маляр.

      – Вообще ей доверять нельзя… – вспомнив темные, слегка раскосые, недобрые глаза, он поежился, – она соврет, недорого возьмет, бандитская подстилка… – он отогнал мысли о женщине:

      – Пусть послужит инкубатором, признается, где мой мальчик, и я ее лично пристрелю… – Максимилиан не собирался навещать ферму. Он ждал Цецилию:

      – Вечером она мне поиграет, а я повожусь с девочкой, – ласково подумал Макс, – с нашей Фредерикой. Надо заказать пони для детей, в Буэнос-Айресе… – чековая книжка сеньора Ланге, со швейцарским счетом, открывала любые двери.

      – 1103 построит нам бомбу и удаленное управление ракетами, на Эллсмире… – усмехнулся Макс:

      – Посмотрим, как запоют американцы, когда поймут, что нам хватит получаса, для атаки на Нью-Йорк… – рука с сигарой заколебалась над пепельницей тяжелого, богемского хрусталя. Максимилиан вскочил на ноги, бумаги полетели на ковер. Музыка оборвалась, он услышал болезненный стон сестры. Адольф, испуганно заревел, залаял щенок, Макс побежал в гостиную.

      Теодор-Генрих привык к мягкому, ласковому голосу тети Эммы.

      Вечером тетя укладывала его на маленькую кроватку, рядом с большой, где спала сама. Аттила запрыгивал под бок к мальчику, устраиваясь под красивым, вышитым одеялом:

      – Индейское… – Теодор-Генрих вспоминал слово, – индейское одеяло… – тетя рассказывала ему об индейцах, и нарисовала шалаши, где они жили:

      – Вот бы тоже поспать в шалаше… – мальчик обнимал собаку, Аттила дышал ему в ухо. Теплый язык лизал его щеку:

      – Мы с тобой поедем к индейцам… – шепотом обещал ему ребенок.

      Когда тетя Эмма пела колыбельную, у мальчика немного покалывало в носу. Он помнил другой голос, высокий, нежный, помнил блестящие, зеленые глаза. От мамы пахло сладко и тревожно, хотелось забраться к ней на руки, уткнуться лицом в плечо. Мама целовала его на ночь, ласковая рука гладила мальчика по голове:

      – Спи спокойно, мой хороший.