Бирит-нарим. Влада Медведникова

на реке и шелест ветра в прибрежных тростниках.

      Сейчас, как всегда ночью, город тихо шелестел свое имя. В домах вокруг, за каждой стеной, скрывались люди. Движение их жизней, тепло крови было повсюду: нахлынуло приливом, стало невыносимым, – и Лабарту поспешил домой, туда, где прежде жили Шебу и Тирид.

      Дом быстро позабыл их тепло и голоса. Летняя жара и прохладный ветер зимы развеяли запахи. Дольше всех держался аромат душистого масла, которое любила Тирид, но и он был сейчас едва ощутим.

      Все еще ступая бесшумно, Лабарту пересек двор, вошел в темный дом. Сбросил одежду, влажную от речной воды, опустился на овечьи шкуры, служившие ему постелью. Нигде в городе не было такой тишины, как в этом жилище на заброшенной улице, – но и здесь слышался шелест, распадался на голоса сверчков и дыхание ветра. И самым громким звуком в этой тишине было биение собственного сердца, движение крови в жилах.

      В такие ночи трудно не думать о том, как одиноко теперь в этом доме.

      С тех пор, как Шебу и Тирид ушли, Лабарту чаще стал говорить с людьми. Но то, как они кланялись в страхе, покорность в их сбивчивых и торопливых словах, – все заставляло оборвать речь, не задавать вопросов.

      Тот, кто в таком ужасе смотрит на меня, не сможет понять, а, значит, не сможет и ответить.

      Но были и те, кто не боялись. Были жрецы, чья жизнь словно бы проходила в невидимом Лабарту мире, и был Уруту.

      Лабарту встретил его, когда разлив реки был особенно бурным, и люди горевали об унесенных лодках и разрушенных домах. Это был четырнадцатый разлив рек для Лабарту.

      Он был невысок – многие дети Лагаша превосходили его ростом и были шире в плечах. Но не сильнее, нет. Горожане уступали ему дорогу, знали – вот идет демон, дитя демонов, неопаляемый солнцем, пьющий кровь. Люди отворачивались, делали охранительные знаки, страшились наступить на его тень.

      Но однажды, когда Лабарту бродил по берегу канала и читал следы, как велел Шебу, подошли двое и остановились, словно ждали, заметит ли он их. Один – юноша, лишь этой весной облачившийся в одежду взрослого воина. Лук за плечами, короткая перепоясанная рубаха, нож. А рядом с ним мальчик, бледный от страха, обеими руками вцепившийся в колчан со стрелами.

      Лабарту не был голоден.

      Старшим был Уруту, и он сказал тогда:

      – Я не боюсь тебя. Я знаю свою судьбу. Гадание гласит – умру на войне, от вражеской стрелы.

      Лабарту знал, что нельзя спорить с судьбой.

      С тех пор он много раз говорил с Уруту. И в городе, и на берегу канала, утром, в полдень и на закате.

      – Ты демон, – сказал как-то Уруту. В тот вечер они встретились у колодца. Девушки, черпавшие воду, поспешили уйти, но Уруту остался. – Где твои родители найдут жену для тебя? В Лагаше нет больше демонов.

      – Я демон, – ответил Лабарту. – Это люди в спешке женятся, рожают детей и умирают. Демонам некуда спешить.

      Тирид засмеялась, когда он пересказал эти слова.

      – Ты сам найдешь ту, которую захочешь привести в свой дом, – сказала она, – и сделаешь демоном,