Бирит-нарим. Влада Медведникова

трое, как прежде.

      Все еще улыбаясь, проговорил:

      – Красавицу ты оживил своей кровью, Эррензи из Ниппура.

      – Тику моя! – ответил чужак, и голос его звучал так же резко, как прежде.

      Лабарту кивнул – знал, это так, – и продолжил:

      – Раздели со мной то, что принадлежит тебе, а я разделю с тобой то, что принадлежит мне, и не будет повода для вражды.

      И ветер у воды, и шорох травы, и даже стук сердца, – замерли, словно замерло время.

      Потом чужак крикнул:

      – Она моя! И только попробуй!..

      Ярость, непохожая на ярость битвы, затмила мысли. Грохот сердца был невыносим, и мысли, не успев родиться, превращались в оскорбления и брань. Лабарту едва слышал, что кричал сам, и слова чужака были теперь почти неразличимы. Злость и обида сжигали кровь, и сдерживать их он не хотел и не мог.

      Но чужак остановился первым. Замолк на полслове, и, пока его крик еще звенел в воздухе, повернулся к девушке. Вздохнул, глубоко, закрыв глаза, и сказал:

      – Пойдем, Тику. Это негостеприимная земля.

      3.

      Этой ночью он не вернулся в свой дом. Мысли, обжигающие и злые, будили голод, заставляли сердце стучать неровно. И путь, окрашенный обидой и уколами жажды, привел на площадь.

      Огонь плясал в чашах у подножия храма, искры таяли в темном небе, и точно также, как всполохи, люди растворялись в переулках, – каждый шел к своему порогу, к своей семье.

      И не было сил вернуться сейчас в дом на пустой улице, к очагу, покрытому пылью, к молчаливым стенам.

      Из храма вывели человека, осужденного на казнь, – и кровь, переполненная уходящей жизнью, на миг затмила и мысли и тоску.

      Жажда отступила, но словно тень ее, осталась боль. Пытаясь укротить ее, как память, Лабарту вновь пустился в путь, и блуждал, считая повороты, ловя сплетения запахов и звуков.

      А когда звезды, одна за одной, стали неразличимы и растворились в утреннем сумраке, – остановился.

      Вновь Лагаш был у него за спиной, вкус воды и дыхание полей наполняли воздух. И вдаль, на запад, убегала дорога, – та самая, по которой, держась за руки, ушли Шебу и Тирид.

      Мысль, бившаяся в сердце, вырвалась быстрее, чем он мог остановить ее.

      – Сколько еще продлится мое испытание?

      Слова растаяли в сумеречном свете, и не от кого было ждать ответа.

      Глава вторая

      .

      Небесный огонь

      1.

      Этот сон наполняло пламя, мятущееся, разрываемое ветром, скрытое клубами дыма. Огонь летел по дороге, все ближе и ближе, а позади него шел страх, тяжелый и липкий. И когда Лабарту проснулся и сел, отбросив одеяло, – видение пропало, но осталось чувство.

      Кто-то приближался к городу, – пьющий кровь, могущественный, Лабарту ощущал его издалека. И потому не стал медлить, не дожидаясь утра, покинул дом и вышел на южную дорогу.

      Серп луны опускался к горизонту, едва различимый, юный. В сердце города протяжно ударил храмовый гонг – время первой службы.

      Что мне ждать теперь? Кто стремится в мой город?

      Всего