Под лепестком несущего винта. Книга вторая. Геннадий Федорович Ильин

оставшиеся рубли, да и продукты на нашей стороне, по рассказам, стоили дешевле.

      Багаж мой остался в вагоне, и я налегке отправился знакомиться с внутренним содержанием вокзального помещения.

      Прежде всего, обращала на себя внимание чистота и интерьер залов. На стенах висели аккуратные указатели на русском и иностранном языках, ярко горели большие театральные люстры, на жёстких диванах в окружении детей и вещей сидели женщины и вполголоса решали какие то важные проблемы.

      На широкой, как ворота, двери я прочитал, что за ней находится зал, где наводят шмон бдительные клерки таможенной службы. О строгостях на границе я наслышался от соседей по купе, и хотя ничего лишнего и запрещённого с собой не вёз, испытывал какой-то дискомфорт и тревогу. Кто их знает, этих чиновников, прицепятся к чему-нибудь, стыда не оберёшься.

      В роскошном ресторане, куда я зашёл пообедать, швейцар любезно пригласил раздеться, и франтоватый метрдотель, разнаряженный как артист, по ковровой дорожке с почтением, словно какую – то знаменитость, проводил меня до столика.

      Немногочисленные посетители, в том числе и дети, сдержанно перебрасывались словами и щебетали. Воздух был насыщен пряными ароматами, вызывающими аппетит.

      Под стопку русской водки я с удовольствием съел великолепный борщ с пампушками по-белорусски, сочную свиную отбивную с картофелем фри и, как истый джентльмен, не торопясь выкурил сигарету, попивая из чашки натуральный кофе, подливая его из кофейника.

      Через час в благодушном настроении я вышел наружу. Первый этаж изучил досконально, а на второй меня не пустили – там находились служебные помещения.

      Вскоре диктор на русском и английском языках пригласил отъезжающих в таможенный зал. Люди, сидящие на скамейках, оживились, И я вместе с потоком, вошёл в огромное, в пол – стадиона помещение с тремя длиннющими, окованными дюралем столами, за каждым из которых стояли таможенные досмотрщики в форменной одежде и при фуражках. Меня удивило, что среди них была и женщина.

      Пассажиры ставили багаж на столы и клали рядом таможенные декларации. Я последовал их примеру, а в декларации честно признался, что бриллиантов с собой не везу, и вещей для передачи третьим лицам у меня нет.

      Худой и длинный, как жердь, чиновник, в большущих, как иллюминаторы, очках ходил по ту сторону барьера и спонтанно и неторопливо выбирал жертву для досмотра. Меня он демонстративно не замечал, два или три раза продефилировав мимо.

      Боковым зрением я заметил на втором этаже на балконе невзрачного человечка в гражданской одежде. Облокотившись на перила, он внимательно отслеживал, снимая, словно скрытой камерой, ситуацию в зале и психологический настрой разношерстной публики. Так мне, во всяком случае, показалось. И от мысли, что в каждом из пассажиров он видит потенциального контрабандиста, стало унизительно и от того противно.

      Жердь в очках, соизволила, наконец, удостоить и меня своим вниманием. Равнодушно обшарив бесцветными глазами