Тревожных симптомов нет (сборник). Илья Варшавский

сказал он, указывая на полевой телефон в углу.

      Я покрутил рукоятку и снял трубку.

      – Слушаю.

      – Здравствуйте, – сказал я. – Моя фамилия Шеманский. Арсеньева должны были предупредить о моем приезде.

      – А-а-а. Вы в проходной?

      – Да. Меня не пропускают. Требуют справку о какой-то прививке.

      – Разве вам ее не сделали на базе?

      – Нет.

      – Ну хорошо, – сказала она после долгой паузы, – сейчас я к вам выйду.

      Через несколько минут в караульное помещение вошла девушка в накинутом на плечи пальто.

      В левой руке она несла брезентовую сумку с красным крестом. Забинтованная правая рука была подвешена к шее на темной повязке.

      – Здравствуйте, – сказала она, кладя сумку на стол. – Меня зовут Беата.

      – Здравствуйте. Извините, что побеспокоил, но я попал в глупейшее положение. Никто мне не сказал, что требуется прививка.

      – Да. Против лучевой болезни. У нас здесь зона повышенной радиации.

      – Что же делать?

      – У меня есть ампулы и шприц. Только… – она посмотрела на свою руку, – придется вам уж как-нибудь самому.

      Беата вынула из сумки спиртовку, никелированный бачок, налила из чайника воды и приступила к стерилизации иглы.

      Укол был очень болезненным. Может быть, сказалась моя неловкость.

      – Надеюсь, все? Теперь меня пропустят?

      – Через четыре часа. Сейчас вам нужно лечь. Не возражаете, – обратилась она к вахтеру, – если он полежит тут у вас?

      – Пускай лежит.

      Я лежал на узком жестком топчане, прислушиваясь к шуму дождя, барабанившего по крыше. После укола болела и чесалась рука. Вахтер курил одну самокрутку за другой. От табачного дыма и тепла чугунной печурки, на которой стоял солдатский котелок, трудно было дышать. Ломило виски и затылок. Кажется, у меня начинался жар.

      – Поешьте грибного супа, – сказал вахтер, ставя на стол котелок.

      – Спасибо, не хочется. Я лучше посплю.

* * *

      Меня разбудил треск подъехавшего мотоцикла. Вахтер оправил гимнастерку и метнулся в проходную.

      Через открытую дверь я увидел высокую широкоплечую фигуру в плаще с капюшоном.

      Вернулся вахтер:

      – Алексей Николаевич приехали.

      Вскоре в проходной появилась Беата.

      – Пойдемте, – сказала она, – я вас проведу к Арсеньеву.

      Мы поднялись по лестнице на второй этаж.

      Освещенный одной тусклой лампочкой коридор был завален ящиками и частями каких-то аппаратов. Ловко лавируя между ними, Беата подошла к двери, обитой черной клеенкой.

      – Вот здесь.

      В глубине комнаты, за столом, сидел бородатый человек в комбинезоне и пил чай. Перед ним красовался большой, начищенный до блеска самовар.

      – Это Шеманский, – сказала Беата. – Он приехал вечером.

      – И что же?

      Вопрос был задан совершенно безразличным тоном.

      – Мне говорил Лабковский…

      – Я вас сюда не приглашал, – перебил он меня, – и мне совершенно неинтересно, что вам говорил Лабковский. Туда я вас все равно не пущу.

      – Вот разрешение комитета.

      Я