Сорок пять. Часть вторая, третья. Александр Дюма

это письмо.

      – Оставьте эту игру, государь. – Маргарита содрогнулась. – Скажите мне прямо: чего вы от меня ждете?

      – Я желаю, чтобы вы отделили Фоссез от прочих фрейлин и, поместив ее в особую комнату, прислали ей скромного, неболтливого врача, например хоть вашего.

      – О, теперь я вижу, в чем дело! – воскликнула королева. – Фоссез, хваставшаяся добродетелью, готовится произвести на свет плод своей любви!

      – Я не говорю этого, друг мой, не говорю. Это вы утверждаете.

      – И утверждаю справедливо, государь! Исправляйте сами ошибки Фоссез! Вы ее сообщник, это ваше дело: не невинная, а преступная, она должна быть наказана.

      – «Преступная»! Вы мне напоминаете опять это ужасное письмо.

      – Каким образом?

      – Да ведь «преступный» по-латыни nocens, так?

      – Да, nocens.

      – Ну а в письме сказано: «Margota cum Turennio, ambo nocentes, conveniunt in castello nomine Loignac». Боже мой, как жаль, что мои познания не так богаты, как тверда память.

      «“Ambo nocentes”…– повторила про себя Маргарита, сделавшись бледнее своей кружевной манишки. – Он понял, понял все!»

      – «Margota cum Turennio ambo nocentes». Какого черта хотел сказать мой братец этим ambo? – немилосердно продолжал Генрих Наваррский. – Помилуй бог! Мой друг, странно, что при ваших познаниях вы до сих пор не объяснили мне значения этой фразы.

      – Государь, я имела уже честь сказать вам…

      – Э, черт возьми! – прервал король. – Вон Туренниус – один прогуливается под вашими окнами и смотрит вверх, как будто поджидая вас. Позову его сюда: он очень учен и, может быть, объяснит то, что я хочу знать.

      – Государь, государь! – воскликнула Маргарита, вскакивая с кресла и складывая руки. – Будьте выше всех этих клеветников и сплетников Франции!

      – Друг мой, в Наварре люди так же не снисходительны, как и во Франции. Кажется, вы сами сию минуту… были очень суровы в отношении бедной Фоссез.

      – Я – сурова?!

      – Вы забыли! Здесь, однако, мы должны быть снисходительны, сударыня. Мы ведем такую сладкую жизнь: вы – на своих балах, я – на любимой охоте.

      – Да, да, государь, вы правы – будем снисходительны!

      – О, я был уверен в вашей доброте, друг мой!

      – Вы хорошо знаете меня, государь.

      – Да. Итак, вы навестите Фоссез?

      – Да, государь.

      – Отделите ее от прочих фрейлин?

      – Да.

      – И никаких сиделок? Врачи скромны по своему положению, сиделки болтливы по привычке и по природе.

      – Это правда, государь.

      – И если, по несчастью, слухи справедливы и бедная девушка была действительно слаба и пала… – Генрих поднял глаза к небу, – что очень возможно: женщина слаба, говорит Писание…

      – Что ж, государь, я женщина и умею быть снисходительной к другим женщинам.

      – Ах, вы умеете все, мой друг, – вы поистине образец совершенства и…

      – И?..

      – Позвольте поцеловать ваши руки.

      – Но знайте, государь, что я приношу эту жертву только из любви к вам.

      – О, я знаю вас хорошо, и мой брат Генрих Третий, который наговорил вам так много лестного