Падают звёзды. Нина Запольская

повторял, и повторял едва слышное одними губами на чужом языке.

      – Что он говорит? – спросил капитан у полковника Таусенда, когда тот тоже подошёл к арестованному.

      – Насколько я понимаю… Он говорит… Шторм надвигается, – недоумённо ответил полковник. – Кажется, он говорит что-то о шторме. И какие-то цифры.

      – А о моём револьвере он ничего не говорит? – спросил капитан.

      – Мне кажется, он говорит только о шторме, – покачал головой полковник и переспросил удивлённо. – Что? Барометр падает?

      – Не думаю, погода сегодня великолепная, – пробормотал капитан, и его умное немолодое лицо помрачнело.

      Он подошёл к сэру Чарльзу, всё ещё стоящему в окружении офицеров гарнизона, и произнёс тихо:

      – Хафизулла ничего не говорит о моём револьвере.

      – Ничего, ещё скажет, – ответил тот, и его благодушная улыбка сменилась зловещей ухмылкой. – Я, как агент генерал-губернатора, обладающий всей полнотой административной и судебной власти в Карачи, могу делать с мерзавцем всё, что захочу.

      Скоро арестованного увели, а джентльмены посидели ещё немного – играть уже не хотелось, и они курили и перебрасывались удовлетворёнными, ничего не значащими фразами. Потом все решили, что пора расходиться по домам. Капитан Темплтон тоже поднялся и вышел вместе со всеми в холл.

      – Вы хотите нас проводить, капитан? – спросил у него сэр Чарльз.

      Капитан одел фуражку и ответил, объясняя:

      – Хочу вернуться на свой пароход… Что-то мне не по себе с этим штормом… До завтра, джентльмены.

      Капитан Темплтон первым вышел на воздух и ахнул, застыв в оторопи… Ночь стояла тихая, влажная, пахнущая морской солью и незнакомыми цветами, и едва слышные в гостиной лягушки здесь словно сошли с ума, ритмично издавая где-то вдали вздохи и стоны томления и любовного ожидания, а среди яркой россыпи немыслимых, непостижимых звёзд, прямо над портом, висел острый узкий серп светлого месяца, такого пронзительного в своём молодом неведении…

      Капитан оглянулся на дверь и решительно пошёл прочь по скрипучей дорожке, и уже за спиной он услышал, как судья Гарстин пьяным высоким голосом спросил:

      – Так что вам писали в той депеше из Кабула, полковник?

      ****

      Капитан лежал, раскинув руки, на спине в высокой густой траве и смотрел в ночное небо на звёзды. Кругом стояла гробовая, мучительная тишина, и сам воздух вокруг был наполнен этой тишиной, насыщен безмолвием и пропитан смертью, потому что капитан знал, чувствовал, что из этого боя живым ему уже не вернуться.

      С чёрного небосклона бесшумным дождём на лицо к нему падали звёзды, и он отрешённо смотрел на них, а потом вдруг подумал, что если звезда, которую он выберет и загадает сейчас, так и не упадёт до рассвета – беда минует его и в этот раз, и он и в этот раз выйдет из боя живым… Он выбрал звезду и не спускал с неё глаз, а она висела над ним, надменная, красивая и пустая, просто одна глупая шальная звезда, и она сияла сквозь его слёзы, ничего не зная о нём, ничего в нём не чувствуя и ничего не желая