Не бойся, малышка. Ирина Николаевна Тарасова

это че как пришибленный? – Мать даже остановилась, не донеся до стола тарелку, наполненную макаронами. – И не пьяный. У тебя, вроде, выходной. Че случилось, колись.

      – В командировку посылают, – как-то слишком спокойно сказал он.

      – Бля… – мать от неожиданности чуть не опрокинула тарелку. – На сколь?

      Она осторожно села на видавший виды стул и поставила перед собой тарелку.

      – Три месяца. – Отчим пододвинул тарелку к себе и сосредоточенно стал нанизывать макароны на вилку.

      – Вытерплю, – сказала мать и, нашарив в фартуке пачку, вынула сигарету.

      – Погодь, не дыми, дай поесть – остановил ее Генка. Мать с сожалением сунула сигарету за ухо.

      – Эй, Танька, нарежь колбасы мужику, – сказала она в спину уходящей дочери.

      Таня вернулась, открыла холодильник, достала круг чайной колбасы. Она старалась хранить на лице беспристрастное выражение, но глаза ее выдали.

      – Че лыбишься, стерва, – закричала мать. – Мне без мужика три месяца куковать, а ей радость на чужое горе.

      Таня выскользнула из кухни. Душа ее пела. Баба Софа часто повторяла: утро вечера мудренее. А тут целых три месяца на раздумье!

      Но раздумывать ей не пришлось.

      Как-то ужиная перед телевизором, в сводке новостей, она услышала, что отряд полиции из их города попал под обстрел, и пять человек погибли. Кусок застрял в горле. Она почему-то была уверена, что Генка не вернется обратно. Матери она ничего не сказала, но буквально через неделю, когда вернулась с курсов, застала мать в сильном подпитии. Таня попыталась мышкой юркнуть в свою комнату, но мать ее заметила.

      – Вернулась, б… Подь сюда!

      Таня нехотя повесила сумку на спинку стула и села напротив матери. На столе стояла на треть опустошенная бутылка водки. Перед матерью – пустая стопка, а чуть поодаль – полная, накрытая сверху куском черного хлеба.

      – Генка погиб, да? – спросила Таня, хотя уже знала ответ.

      Мать подняла искривленное злобой лицо.

      – Радуешься, стерва.

      – Зачем ты так?.. – остановила ее Таня.

      – А что, не правда?! Ты все мне поперек делаешь. Вон… вон… – мать на некоторое время застыла, словно пытаясь что-то вспомнить. – Вон замок дурацкий на дверь повесила, запираешься.

      – Если бы не запиралась, Генка давно бы меня достал. Он после выпускного ко мне полез…

      – Врешь! – Мать стукнула ладонью по столу так, что стопка с водкой опрокинулась, и кусок хлеба упал на пол. – На фиг ты ему, пигалица, сдалась. Генка меня любил, и трахались мы чуть ли не каждый день.

      В памяти Тани всплыло рыхлое тело отчима с набрякшим от эрекции членом. Она невольно передернула плечами.

      – Хватит, мама. Я в Генкиной смерти не виновата, – с трудом сдерживая раздражение, сказала Таня.

      – Зря бабка меня от аборта удержала, – процедила сквозь зубы мать. – Все с тебя и пошло. Если б бабка тебя не притащила, мать не разозлилась, и Ленька был бы цел! Но ты базлала, как резаная, вот мать Леньку и порезала. А теперь вот Генку сглазила.