Не бойся, малышка. Ирина Николаевна Тарасова

сыпанула из пачки заварки. Таня невольно заметила, что чайник порыжел от застарелого жира, а на чашке (любимой чашке бабы Софы) образовалась еле заметная трещина.

      – Мам, я вот хотела спросить… – опять начала Таня.

      – Ох-хо… Не надоело тебе все выспрашивать?

      Мать шумно втянула чай.

      – Нет, ты скажи… – Таня замялась, боясь задать самый главный вопрос, который давно ее мучил. – Мам, ты меня любишь?

      Мать подняла на нее маслянистые глаза, скривила губы.

      – Любовь только промеж бабы и мужика бывает.

      – Неправда! – вспыхнула Таня. – Баба Софа меня любила.

      – Ну и ладно, – внезапно согласилась мать. – Я тебя тоже люблю. Вроде с лица ничего, и не дура…

      Мать нагнулась, стала шарить по полу.

      – Мам, а я на кого похожа? – спросила Таня и застыла в ожидании ответа, глядя на серый, как будто запыленный затылок матери. Ей очень хотелось услышать, что ее отец был красавцем и большой умницей и что она – вся в него.

      Мать выпрямилась, удовлетворенно рассматривая мятую сигарету.

      – Так и знала, что найду. У меня – чутье.

      – Мам, я похожа на… – Таня замялась, словно подыскивая подходящее слово.

      – На отца, хочешь сказать? – догадалась мать.

      – Ага, – подтвердила Таня.

      – Черт знает. – Мать бегло скользнула по лицу дочери, чиркнула спичкой по коробку и, прикрывая слабый огонек ладонью, как будто боялась порыва ветра, прикурила. – Не наша ты порода, – сказала она в паузе между затяжками. – У нас у всех глаза карие, у тебя – какие-то зеленые.

      – Малахитовые, – поправила ее Таня. – Так баба Софа говорила.

      –Пусть так. И волосы у тебя хорошие, хотя у меня в детстве тоже неплохие были, только цветом другие. – Она прищурила глаза, протянула руку и потрогала волосы дочери. – Ты что красишься? Рыжий откудова?

      – Не рыжий – медный. Не крашусь, на солнце выгорели, – тряхнув головой, ответила Таня.

      – А… – равнодушно протянула мать и сделала глубокую затяжку. – В общем, хоть и не старались, а получилась ты хоть куда. Вот и титьки наливаются. Месячные-то начались?

      – Давно, – смущенно сказала Таня и заправила за ухо прядь волос.

      Мать посмотрела на дочь осуждающе, словно та была виновата в том, что повзрослела слишком быстро.

      – Ты того… К парням не лезь… – сказала она, поджав губы.

      Кровь бросилась Тане в лицо.

      – Что ты такое говоришь? На фиг мне…

      – Ладно, что не в меня. Я с четырнадцати без мужика не могла, –проворчала она и бросила докуренную до фильтра сигарету в пепельницу, встала и, вскинув руки, потянулась, демонстрируя волосатые подмышки. Таня вскочила со стула.

      – Я в библиотеку, – сказала она и прикрыла за собой кухонную дверь.

      – Сигареты купи, – прокричала мать.

      – Мне не дадут, я пока еще маленькая, – ответила Таня и вышла из дома.

      Тане тогда было шестнадцать, и она действительно начала хорошеть. И хотя из приличной одежды у нее был