Тонкая работа. Сара Уотерс

хмурясь, посмотрела на меня и спросила участливо:

      – Вам грустно, Сью?

      Я покачала головой.

      – Не отпирайтесь, – настаивала она. – Я во всем виновата. Я водила вас сюда, в это тоскливое место, и думала лишь о себе. Но вы знаете, каково это – узнать материнскую любовь и потом ее потерять.

      Я отвернулась.

      – Ничего. Это не важно.

      Она сказала:

      – Какая вы сильная…

      Я вспомнила о своей матери, умершей на эшафоте, и вдруг мне захотелось – никогда мне этого не хотелось, – чтобы она была обычной женщиной и чтобы умерла, как обычно умирают.

      Словно подслушав мои мысли, Мод вдруг тихо сказала:

      – А как – ничего, что я спрашиваю? – как умерла ваша мать?

      Я сразу и не нашлась. Потом сказала, что она проглотила булавку и задохнулась.

      Я правда знала одну женщину, которая умерла таким образом. Мод, услышав мой ответ, охнула. Потом глянула на материнскую могилу.

      – А представьте себе, – тихо произнесла она, – что бы вы чувствовали, если бы сами дали ей эту булавку?

      Странный вопрос, но, разумеется, я к тому времени привыкла к ее странной манере вести беседу. Я ответила, что очень бы мучилась.

      – Правда? – оживилась она. – Видите ли, я не просто так поинтересовалась. Потому что я самим своим рождением убила маму. Я так же виновата в ее смерти, как если бы зарезала ее собственной рукой!

      Она посмотрела на свои перчатки – кончики пальцев окрасились от глины.

      – Чушь какая. Кто вам такое сказал? Ему должно быть стыдно.

      – Никто не сказал. Я сама так думаю.

      – Тем хуже, потому что вы умная и сами должны понимать. Разве можно нарочно не рождаться?!

      – А я бы хотела – нарочно! – крикнула она.

      Черная птица взлетела из-за могилы, громко захлопав крыльями, – звук был такой, словно вытряхивают ковер, вывешенный из окна. Мы, разом повернув головы, стали смотреть, как она летит, а когда я обернулась к мисс, в глазах у нее стояли слезы.

      Я подумала: «Ну и чего ты плачешь? Ты любишь, ты любима». И попыталась напомнить ей.

      – Мистер Риверс… – начала я.

      Но при упоминании о нем она лишь повела плечами.

      – Посмотрите на небо, – быстро проговорила она. Небо над нами стало темно-свинцовым. – Кажется, опять будет гроза. А вот и дождь, смотрите!

      И закрыла глаза, подставляя лицо под первые капли, и через пару минут уже не понять было, дождь ли струится по ее щекам или слезы. Я шагнула к ней и взяла ее за руку:

      – Накиньте плащ.

      Дождь полил со страшной силой. Я подняла ей капюшон, застегнула, укутала, как маленькую, – она стояла не шелохнувшись, и я подумала: если бы я не спохватилась, она бы так и сидела на могилке и, наверное, промокла бы насквозь. Я довела ее до часовни. Дверь была заперта, на тяжелой цепи – замок, но над входом был небольшой дощатый навес, по счастью не дырявый. Дождь тяжко лупил по доскам, так, что они дрожали. Подолы наших платьев намокли и отяжелели. Мы стояли