Герцогиня и «конюх». Роман Антропов

это… что это должно означать?…  – тихо, упавшим голосом прошептала она.

      – О, не придавайте, моя дорогая невеста, слишком большого значения этому ничтожному факту! – пылко воскликнул Мориц Саксонский.

      – Разумеется, разумеется,  – поддакнул Бестужев.  – Голова вашей светлости не может остаться без короны.

      Анне Иоанновне, выпившей два кубка, вино бросилось в голову.

      – Я знаю, что за мной многие бегают, но я хочу сама распоряжаться своей судьбой! – резко произнесла она.  – Мне не нужно ваших ставленных женихов…

      – Ваша светлость…  – строго произнес гофмаршал.

      – Да, да, да! Ты слышишь это, Петр Михайлович?! – уже грозно, бешено докончила герцогиня.

      В дверь гостиной раздался стук. На секунду все как бы оцепенели.

      – Кто это?…  – первая спросила герцогиня.

      Бестужев спокойно вошел в будуар Анны Иоанновны и вышел оттуда с черным плащом Морица Саксонского.

      – Оденьте его на себя, ваше высочество, закутайтесь в него хорошенько,  – тихо по-французски произнес Бестужев, подавая плащ Морицу.  – Иногда бывают случаи, когда инкогнито лучше открытого забрала. А выйти вам отсюда некуда.

      Претендент на курляндский престол быстро задрапировался в плащ, спустив капюшон на лицо.

      Бестужев подошел к двери, в которую стучали, и быстро, настежь, раскрыл обе половины ее.

      На пороге стояла гофмейстерина ее светлости Анны Иоанновны баронесса Эльза фон Клюгенау, красивая, уже пожилая женщина с хищным и хитрым выражением лица.

      – Что вам надо? – несколько взволнованно и грубо бросила своей придворной по-немецки Анна Иоанновна.

      – Приношу тысячу извинений вашей светлости, что осмеливаюсь беспокоить вас, но господин обер-камер-юнкер Бирон домогается видеть вас по важному делу,  – быстро проговорила гофмейстерина.

      Анна Иоанновна недовольно сдвинула брови; Бестужев закусил губу.

      – Что ему надо? – неудачно вырвалось у ее светлости.

      – Обер-камер-юнкер двора вашей светлости не считает меня в числе своих конфиденток и потому не поверяет мне сущности разговоров с вашей светлостью,  – запутанным немецким периодом злобно-торжествующе ответила придворная герцогини Курляндской, причем взгляд ее быстрых, острых глаз не сходил с задрапированной черной фигуры.

      – Так в чем же дело, ваша светлость? – встал Бестужев.  – Если Бирону надо что-либо сообщить вашей светлости, пусть он войдет. Просите его, любезная баронесса! – властно отдал он приказ гофмейстерине, захудалой вдове одного из митавских баронов.

      Через секунду-другую в гостиную вошел среднего роста, склонный к полноте, человек в придворном мундире. Его лицо нельзя было назвать красивым, за исключением глаз, в которых сверкали какая-то скрытая, внутренняя сила, и главное, поразительная самоуверенность.

      Его движения были ловки, смелы, едва ли не повелительными. Несмотря на то что в нем не виднелось ни йоты аристократизма, «породы», он как-то невольно привлекал к себе внимание.

      – Очевидно,