Под алыми небесами. Марк Салливан

ничего такого не делали, – сказал он.

      – Твоя вина, Тито, – сказал с пола Конте, у которого шла кровь из раны на голове. – Ты или один из твоих людей оставил гранату. Мой сын подобрал ее, думал, это игрушка. Он умер. Другой мальчик потерял зрение. Еще один – руку.

      – Я тебе говорю, – сказал Тито, – мы ничего об этом не знаем. Пожертвования, per favore[11].

      Он поднял ружье и пустил пулю в потолок, после чего мужчины начали выворачивать карманы, а девушки открывать сумочки.

      Пино вытащил из кармана банкноту в десять лир и протянул ее незваным гостям.

      Тито выхватил деньги, потом оглядел Пино с ног до головы.

      – Хорошая одежда, – сказал он. – Выворачивай карманы.

      Пино не шелохнулся.

      Тито сказал:

      – Делай, что тебе говорят, или мы разденем тебя догола.

      Пино хотелось ударить его, но он покорился – вынул из кармана кожаный, с магнитом, зажим для денег, изготовленный в мастерской его дяди, вытащил оттуда пачку лир и протянул Тито.

      Тито присвистнул и выхватил деньги. Потом подошел поближе и вперился в Пино взглядом, излучая угрозу не менее сильную, чем дурной запах, исходящий от его тела и дыхания.

      – Я тебя знаю, – сказал он.

      – Нет, не знаешь.

      – Знаю, – повторил Тито, подходя вплотную к Пино. – Я видел тебя в бинокль. Ты перебирался через Пассо-Анджелога и Эмет, и с тобой были какие-то неизвестные.

      Пино ничего не сказал.

      Тито улыбнулся, облизнул уголок рта:

      – Немцы много дадут, чтобы познакомиться с тобой.

      – Я думал, вы сражаетесь с немцами, – сказал Пино. – Или это только предлог, чтобы грабить людей?

      Тито ударил Пино прикладом в живот, сбил его с ног.

      – Не суйся на те перевалы, парень, – сказал он. – И то же передай священнику. Пассо-Анджелога? Эмет? Они принадлежат нам. Ты понял?

      Пино лежал на полу, хватая ртом воздух, и ничего не отвечал.

      Тито ударил его ногой:

      – Понял?

      Пино кивнул. Тито с довольным видом принялся снова разглядывать его с ног до головы.

      – Хорошие ботинки, – сказал он наконец. – Какой размер?

      Пино что-то пробормотал в ответ.

      – И пара теплых носков – сгодится. Снимай.

      – У меня нет других.

      – Ты можешь снять их, пока живой. Или я могу снять их с твоего трупа. Выбирай.

      Пино кипел от ненависти, но умирать ему не хотелось. Он расшнуровал ботинки, снял их. Посмотрел на Фредерику, она покраснела и отвернулась, отчего Пино почувствовал себя последним трусом, передавая Тито ботинки.

      – И зажим для денег тоже, – сказал Тито, дважды щелкая пальцами.

      – Это подарок моего дяди, – возразил Пино.

      – Пусть сделает тебе еще один. Скажи ему, это на хорошее дело.

      Пино, нахмурившись, вытащил из кармана зажим и бросил его Тито.

      Тот поймал его в воздухе:

      – Вот и молодец.

      Он кивнул своим людям, они, прежде чем уйти,

11

Будьте добры (ит.).